Опоенные смертью

Все что она не делала, любим своим движением, она унижала его. Но он не мог её оттолкнуть. Руки висели, как плети. Он не мог убежать — спущенные брюки не давали возможности двинуться. Впрочем, если бы ему не мешали эти путы, он все равно не смог бы ничего изобразить, кроме бега на месте. И вдруг — все кончилось.

Она отскочила от него, он увидел, как спокойно и деловито она отряхивает длинную юбку, стряхивает с ноги белые трусики. Они взлетели и опустились на черный холм строительной грязи намокшим в одночасье печальным мотыльком, который больше никогда не взлетит. Но он не мог ещё и двинуться, когда Виктория пошла от него прочь.

— Но… я… я ещё не кончил, — робко пролепетал он.

В полутьме, он увидел, как она резко расправила плечи, и остро льдинками в сердце резанул отблеск её взгляда.

— Не пропадешь, — презрительно бросила она и ушла.

Алина вышла с заброшенного двора, на тусклый желтоватый свет уличных фонарей, прошлась по переулку, свернула налево. Темно. Только огромная луна нависает над головой и от лунной тени все вокруг кажется приземистым. Земным… Материальным… Казалось, можно ухватиться за собственное дыхание. И шаги… собственные шаги — словно преследовали её, отдаваясь в висках. Она перевела дух, оглянулась — нет, никто не шел за ней. Свернула направо и долго-долго шла, стараясь не терять прямую линию пути. Мучительно долго. Свернула направо, снова направо, и вдруг увидела его, идущего ей навстречу. Но не дрогнула. Было заметно, как он изо всех сил старался держать прямую линию спины.

Они поравнялись — и прошли мимо друг друга, словно невидимка мимо невидимки.

ГЛАВА 7

Она смотрела спокойно в синие глаза своего мужа, сидя на больничной койке. Он отводил взгляд, чувствуя, что она его в чем-то подозревает. Она же чувствовала себя абсолютно прозрачной. Ей не было стыдно за содеянное. Если бы хоть кто-то упрекнул её тем, что произошло той ночью после её побега из больницы — она бы не переменилась в лице. Ей не казался её поступок ни изменой, ни блудом, но тем, что имеет в виду человек доведенный своим молчанием до предельной точки, вдруг вырвавшись в жесте поясняя: "я все сказал". А иностранец добавил бы: без комментариев.

ОСТАЛОСЬ ТРИСТА СОРОК ТРИ ДНЯ.

"…Нет оправдания… нет мне оправдания, — повторял про себя Карагоз день и ночь. — Герой!.. — насмехался он над собою. — А аванс придется отдать… если найдут. Да найдут ли?.. Москва большая… Большая… да не скрыться. Места известны. Они это дело так просто не оставят".

Адрес с орденами и медалями он держал на уме. Но не спешил на новый подвиг. На связь в положенных местах не выходил. За месяц сменил три квартиры. Путал следы. Одиноко бродил по городу. Ни друзей, ни знакомых. Слава о краже века, хотя и не принесла ему денег, подгоняла его жить дальше и не суетиться. Он чувствовал, что его тайная слава обрела энергию ветра дующего в спину. "Вот я какой, оказывается! Все могу! Я все могу, клянусь мамой! Все! И я буду жить ещё королем! Только бы скрипку найти, ту самую скрипку…"

Он подозревал Минькина в подлоге. Зря он так сразу, зайдя к нему, пошел напролом. "Клянусь мамой, а ведь этот лапоть оказался не лыком шит!" — качал головой время от времени. Наводил справки — Минькин исчез. Его уволили. Из общаги выгнали. Никто не знал, где он. Бывшее место прописки деревня Васьково в Калужской области. Карагоз не поленился — заехал. Не осталось родных у Минькина в той деревне. А друзей детства не имелось, так как приехал он туда лишь за тем, чтобы прописаться в бабкиной лачужке после детского дома или интерната, прописаться и умотать навсегда. Оттого-то деревенские ничего не знали о нем.

Так, не солоно нахлебавшись, вернулся Карагоз в Москву. Лишь одно ценное сообщение промелькнуло в дни его поиска и убедило его, что он на правильном пути — о Минькине кто-то спрашивал еще. Какой-то солидный мужчина, приезжавший на черной иномарке.

Значит, заказчик размышлял так же. Но подлог мог устроить и сотрудник музея, точнее сотрудница, заподозрив неладное. Однако, навестив музей, как посетитель, Карагоз понял, что никто скрипку на место не вернул. Значит, трясти жулика-милиционера — был наивернейший логический ход.

Одержимый идеей найти Минькина, Карагоз шлялся по улицам. Помня о том, что лейтенант милиции любит выпить, заходил в пивные, бары, ресторанчики, явно не высшего класса, шаурмы при рынках, бистро, чебуречные — но тщетно. Как заблудившийся герой, он вспоминал о возможных лаврах и не ненавидел своей приземленной действительности.

Карагоз любил красивую жизнь и не мог долго чувствовать себя загнанным в угол. Оттого и не шарил взглядами хвоста, не сутулил плечи. Гулял по улицам не один. Снимал девушек по дороге, иногда звонил Жанне.