Опороченная Лукреция

Десять лет назад, когда они поженились, Франческо обожал ее. Тогда она казалась ему самим совершенством, идеальным сочетанием проницательности и неотразимости. Что касается ее самой, то Изабелла всего лишь терпела его. Она недовольно морщилась, глядя на его высокую, хорошо сложенную фигуру, которую он унаследовал от своих германских предков, – черты, отличавшие Гогенцоллернов, не укладывались в ее представления о мужской красоте. Его нос был приплюснут; глаза – водянисты; лоб – слишком широк. Обаяние супруга ничуть не трогало Изабеллу, и она искренне удивлялась, когда таковое замечали другие женщины.

Вскоре у Франческо появилась потребность во внебрачных любовных связях – во-первых, он был человеком исключительно чувственным, а во-вторых, мужчины, не имевшие любовниц, в его время зачастую обвинялись в импотенции.

Но даже это не поколебало ее безразличного отношения к супругу. Какое ей было дело до его любовниц, если только она могла рожать достойных наследников своей и его семьи?

Молва о недюжинном характере Изабеллы окрепла, когда сразу после рождения одного из ее детей обнаружилось, что это была девочка, – тогда она встала с постели и хладнокровно вытащила младенца из чудесной, украшенной золотом и серебром колыбельки, которая по указанию матери готовилась для мальчика.

Она была волевой женщиной – гордой, красивой, остроумной и всеми почитаемой, но лишь немногими любимой.

Изабелла слышала о женщинах, пользовавшихся покровительством Папы, – слышала и завидовала им. Вот почему она решила не отказывать в убежище перепуганному Джованни Сфорца, когда тот прискакал в Мантую и попросил защитить его в минуту опасности.

– Моя дорогая маркиза, – припав к ее руке, сказал он, – я прибыл к вам, как последний нищий. От всех былых владений у меня осталась лишь надежда, что брат моей незабвенной Мадалены не прогонит меня.

– Разумеется, мы не прогоним вас, – сказала Изабелла. – У нас вы найдете надежное и спокойное пристанище. Должно же в Италии быть хоть одно место, где смогут приютиться люди, пострадавшие от этих возмутительных Борджа.

– Как счастлив я слышать ваши слова, маркиза! Изабелла бросила на него пренебрежительный взгляд – он был слабым мужчиной, а она презирала слабость. Тем не менее ей хотелось представить его своему небольшому двору и из первых уст услышать рассказы о бесстыдствах Папы Римского.

На следующий день Изабелла собрала у себя всех своих самых знатных друзей, среди которых не было только герцога Гонзага, и после довольно долгих разговоров о литературе и политике объявила, что присутствующий здесь Джованни Сфорца, имевший опыт близкого общения с семьей одного из наиболее могущественных людей Италии, сможет сказать им, насколько правдивы слухи о распутности Папы и его детей.

И Джованни начал отвечать на вопросы Изабеллы.

С Лукрецией его вынудили развестись! Почему? Да потому что Его Святейшество терпеть не мог супруга своей дочери, с которой состоял в порочной близости. Брак не был свершен? Ложь! Наглая ложь! Консумация их супружества была полной и многократной. И эта невинная златокудрая Лукреция, что посмела встать перед собранием важных духовных лиц и поклясться в своей целомудренности, на самом деле оказалась беременной. Но ребенок был не его.

В покоях мантуанского замка гремели раскаты хохота. Отзвуки старых скандалов вдруг получили новую силу, и Джованни почувствовал, что в какой-то мере это льстило его самолюбию. Он не мог воевать с Чезаре на поле боя – но мог сражаться с ним при помощи языка.

Лукреция почти все время проводила у колыбельки своего сына. Он помогал ей переносить горе, но она всякий раз плакала, когда замечала в нем черты Альфонсо и думала о том, что маленький Родриго больше никогда не увидит своего отца.

Служанки уже отказались от попыток утешить ее; они жалели, что их госпожу разлучили с мадонной Санчей. У той было свое несчастье – но все-таки эти две дамы умели находить общий язык.

И вот однажды в покои Лукреции вбежал запыхавшийся паж. Он торопился сообщить, что к замку приближаются солдаты.

Она убрала с лица волосы, поправила платье и подошла к окну.

Ее глазам предстало великолепное зрелище. Солдаты шли в ярких мундирах, со сверкающими на солнце знаками отличия. Они двигались безукоризненно ровными рядами и пели бодрую походную песню. Впереди развевались желтые и красные знамена. В какой-то момент песня стихла; герольды на своих серебряных трубах громко заиграли триумфальный марш.

А затем она увидела его. Он ехал во главе всех колонн – кондотьер в своем ослепительно роскошном наряде, – и ее сердце учащенно забилось от гордости за него. Впервые за последние шесть недель Лукреция улыбнулась.

Она поспешила вниз – встречать брата.

Он спрыгнул с коня, передал поводья одному из своих многочисленных слуг. Потом подбежал к ней, подхватил на руки и расхохотался.

Несколько мгновений она разглядывала его. Наконец обняла и воскликнула:

– Чезаре… ах, Чезаре!

Но тут же вспомнила апартаменты в резиденции Борджа – и обмякшее тело Альфонсо, лежащее поперек кровати.

– Зачем ты здесь? – помрачнев, спросила она.