Опосредованно

У нее появилось, наконец, то, чем она могла похвастаться перед Олегом, другое дело, что Олег во дворе не появлялся: от времени их последней летней встречи семейные дела его может и не наладились, но сбегать к родителям после ссор он перестал. Даже меньше года прошло, всего пару раз у Лены было, а она уже видела, как нелепа была с его стороны попытка утешиться в Лениной детской компании. Лена боялась признаться себе, что Олег ей нравится, но даже то, что она относилась к нему как к старшему родственнику, знала, что он женат, видела его нелепым, беспомощным, то, что он, не зная куда себя девать от неловкости, предложил ей наркоту – даже все это лишь слегка смущало Лену, когда она думала об Олеге. Больше всего ее коробило, что не только она относится к нему, как к родственнику – он тоже. Из всего, что Лена могла вспомнить как проявление симпатии к ней – это пара тычков пальцем под ребра, да то, что, когда она собиралась домой от Ирины, он с восклицанием «Шляпа!» натягивал Лене шапку на глаза. Это было как-то далеко от предвестника будущих отношений, от фундамента, с которого строится долгая совместная жизнь; от «Поющих в терновнике» это было тоже далеко, да.

Только летом, ближе к концу июля, мама, бабушка и Лена оказались приглашены на день рождения папы Олега и Ирины. Лена уже успела написать еще три стишка к тому времени, цепляли эти тексты не сильнее, но и не слабее майского.

Праздник проходил прямо во дворе, немногочисленные гости и рыжая дворовая собака (что появилась из ниоткуда, а потом также ненавязчиво исчезла) терлись возле столика под кустом акации, рядом со столиком сам виновник торжества жарил мясо на ржавом мангальчике, но, по сложившимся у Лены ощущениям, все больше пили, чем ели. То, что Олег приехал и не взял с собой жену (она сама отказалась), слабо утешало Лену, потому что Ира не приехала, занятая уже каким-то проектом («Здравствуй, укол зависти», с торжеством самоуничижения подумала Лена).

Олег пил коньяк и казался чужим, Лена не знала, как подступиться к нему после того, что он просто задал ей вежливые вопросы о прошедшем первом курсе и принялся остервенело тискать собаку. Праздник явно не задавался, разве что мама Ирины, мама и бабушка Лены прекрасно набирались винищем из коробок, дымили сигаретами так, что Лене казалось уже, что курит уже и бабушка. Папа Ирины пробовал заговорить с Олегом, но тот не отвечал даже отцу, с Леной папа Ирины тоже только перекинулся несколькими скучными словами, похвалил за успехи в учебе, как третьеклассницу. Два листка со стихами, лежавшие в кармашке Лениного платья, просились на угли – принесла она их зря, если бы мама была трезвее, она бы давно бы уже заметила и спросила, что это за бумажки Лена прячет.

Лена единожды попробовала изобразить приступ мигрени и уйти домой, но мама сказала тихо: «Фу, как некрасиво так делать». Лена и сама знала, что некрасиво, а разве красиво было сидеть, не зная, чем себя занять, кроме выпивки, портить своим видом праздник. Лене казалось, что если она уйдет, все как-то разговорятся между собой, мама или бабушка говорили бы потом, что зря Лена ушла.

– Вадик, салют! – возле столика появился еще один гость, Лена заметила, как симпатичное даже без косметики лицо Ириной мамы перекосило, а отец Ирины наоборот заметно оживился и с готовностью обернулся к пришедшему, – я не с пустыми руками!

– Кто бы сомневался, что не с пустыми, – утяжелив иронию скепсисом, сказала мама Ирины.

Новый гость жил в соседнем дворе, Лена часто его там видела, играющим в домино или пьющим. Он будто пропадал куда-то, когда наступала осень, зима, но стоило потеплеть, он снова появлялся, одетый в серую майку, тренировочные штаны и шлепанцы, в которых он ходил даже в магазин или киоск. Еще в детстве Лена поражалась волосатости этого человека: казалось, он прячет пекинеса в декольте своей майки. От него за два метра пахло как от собаки, которую облили пивом и продержали в тепле пару дней. Лена даже предположить не могла, что может быть общее что-то между этим алкоголиком и серьезным, аккуратным папой Ирины, который умудрился разжечь мангал, не замарав ни руки, ни одежду.

Новый гость был толст, лыс и больше всего напоминал продавца комиксов из «Симпсонов», только еще более обрюзгшего, потому что был гораздо старше.

– Что-то давно тебя видно не было, – продолжила мама Ирины, – я уж надеялась, что ты.

Она была культурной женщиной, поэтому сдержалась под коротким, с упреком, взглядом мужа, мелькнувшим из-под очков в толстой пластмассовой оправе.

– Думала, что ты переехал, – закончила она.

– В больничке я лежал на Тагилстрое, – без обиды ответствовал гость.

– Не с циррозом, – добавил он тут же, видимо угадав следующий вопрос Ириной мамы.

– Ой, Миша, вот всегда у тебя так, – сказала мама Ирины.