Опосредованно

«Мне было приятно, но само стихотворение очень нехорошо ты написала, хотя видно было, что старалась», – сказала Лена и сама ужаснулась сказанному, пускай неловкость была несколько смазана бессонной ночью за праздничным столом и выпитым вермутом, так тепло растекшимся по всему ее организму, будто Лена и не пила вовсе, а побывала на сеансе массажа. Выпускница не обиделась даже, скорее смутилась. «А что там?» – спросила она. Лену прорвало на разбор текста, который она, оказывается, неплохо запомнила с первого раза: так ее впечатлили больные места в этих стихах, что (она прекрасно понимала это, но ее уже несло) вовсе не обязан был изображать из себя литературный шедевр, но даже и полноценным стишком мог не являться. Это ведь были просто слепленные второпях слова на одном только чувстве как бы любви, которое тихая хорошистка вроде как должна была испытывать к своей молодой и, в принципе, милой училке.

Проспавшись, Лена маялась стыдом. «Вот поэтому-то ты и кончишь как Михаил Никитыч, – говорила она себе. – Господи, какая дура. Перед кем ты, идиотка, выделывалась? Зачем?»

Именно поэтому, когда молодой человек при встрече сказал, что его зовут Владимир, а потом добавил: «Можно Вольдемар», Лена сумела взять себя в руки, умозрительно зашторить призрак сестры, уже замаячивший в воображении с уничтожающей улыбкой на устах и фонарем скепсиса в деснице.

Лена очень не хотела умереть одна во время прихода. Она не сомневалась, что именно такой конец ее и ждет. Читая русских классиков, всякие там фразы, вроде «это была уже дама лет двадцати пяти, которая, не при дневном свете, конечно, а при свечах, казалась еще милою и свежею», Лена чувствовала себя развалиной. Работа в школе только усиливала впечатление старости, потому что стремительно растущие дети были все время на глазах. Впрочем, то что из девчушек вдруг получались девушки, было еще как-то нормально, а вот то что из мальчиков с тоненькими голосами вдруг получались басовитые дяденьки, эта вот перемена голосов с одних на другие, будто превращение в других людей, да еще такое стремительное превращение, угнетало Лену больше всего, поскольку Лена чувствовала, что и сама меняется, просто не замечает этого.

Владимир был не так уж и плох, но Лене казалось иногда, что в том, что они стали встречаться, было больше этих страхов, чем симпатии к нему. Ощущения, что она отбила у двоюродной сестры кого-то, не возникло. Владимир и Лене-то иногда казался придурковатым, а сестре бы показался и подавно. Старше Лены на пять лет, он закончил Лестех, судя по всему, как бы резвяся и играя, пропрыгал до высокой должности в компании по производству шпал, да там с удовольствием и остановился, чувствуя себя, кажется, среди дерева и шпал так уютно, будто был среди себе подобных. Читать он любил, но только детективы и валом идущую с некоторого времени юмористическую фантастику, так что, вроде, и любовь к чтению имелась, но и чтением это назвать было нельзя. Лена же, которая некоторым образом чувствовала себя причастной к серьезной литературе, тем, что писала, а ведь то, за что могут посадить, не может быть несерьезным, – оскорблялась такой тратой времени больше, чем всем остальным: просмотром комедий, и зарубежных и отечественных, тасканием по массовым мероприятиям, вроде дня города, запуском фейерверка в день рождения.

Такую же неприязнь к развлечениям сына испытывали и родители Владимира. Но это неприятие развлечений сына имело в виду не отношение к культуре, а больше склоняло его к тому, чтобы Владимир остепенился. Они считали, что взрослый человек должен уже делать что-то для создания собственной семьи, а там уже и садовый участок приобрести, и т.д, что-нибудь такое. Ленину попытку не палиться они приняли за необходимую для невесты серьезность. Их не отпугнуло даже то, что Лена не могла привезти мать из Тагила, чтобы познакомить с будущими родственниками. Более того, их не отпугнуло даже то, что вместо матери она познакомила их в итоге с дядей и сестрой. Дядя им понравился, а сестра так и вовсе пришлась по душе тем уже, что могла стать невесткой – и не стала.

К чести Владимира, предложение он сделал сам, причем всего через полгода встреч. Лена тоже не тянула его в брак, ее и так радовало, что к ней, кроме сестры, заходит кто-то, кроме сестры, звонит, узнает, как у нее дела (жива она или нет), поэтому его предложение стало сюрпризом настолько, что Владимиру и самому понравилось, что он Лену смог удивить, притом что просто ляпнул мимоходом, сунул коробочку с кольцом в карман ее пальто, а было ли кольцо куплено специально – Лена не стала допытываться. Она подозревала, что просто вышла в финал целого ряда свиданий с несколькими женщинами, которые Владимир не мог не проводить, будучи, пусть его родители так и не считали, вполне себе взрослым человеком.

Точнее, Лена его считала до какого-то времени взрослым человеком, а родители оказались правы, но до подтверждения их правоты прошла еще масса времени, вместившая много всего.