Опосредованно [журнальный вариант]

Ира охотно ответила, что рада за Аню, это наверняка было непросто, ее-то родители до сих пор думают, что она придуривается, чтобы от мужика к мужику скакать и ничем себя не связывать. „Сами-то как?“ — спросила Ира. „Могла бы все же нам и сообщить“, — ответила Лена. „Если честно, то я и сама не лучше своих родителей, — отвечала Ира. — Я в свою очередь тоже думала, что Аня фигней страдает. Это все же не так работает, что я так и стремлюсь новых адептов в свой лагерь затащить. Я больше Верочке бы поверила, если бы она мне такое поведала, и то — пятьдесят на пятьдесят. Я ведь тоже человек советской формации, как ни крути, меня тоже такие вещи в тупик ставят, не так сильно, как если бы я была такой на всю голову религиозной, но все же. Если бы мне сын что-то такое сказал, я бы подумала, что он мне назло так делает, тем более причин масса“.

„Про сына ты как-то ни разу не упоминала“, — заметила Лена.

„И поэтому ты, когда это прочитала, в стенку смотрела пустыми глазами“, — угадала Ирина.

„Да“, — призналась Лена.

„Вот, когда мне Анютка написала, я тоже вот так вот в стенку уткнулась и смотрела, не зная, что делать. А вообще, сына я упоминала, Михель же, ему уже двадцать с лишним, поэтому, может, и подумали, что это дружок какой-то. Немецкий Михель, только без колпака. А я думала, так поймете. Там просто все сложно и с отцом его, и с ним, и с родителями его отца, всякие сцены происходили, с криками „такая-сякая“, только на немецком“.

„Вот как раз об этом хотела спросить, как ей можно помочь, и можно ли, совет какой-нибудь дать, как не обидеть ненароком?“

„О, господи! Лена! — только и ответила Ирина и долго собиралась с мыслями. — Мы женщины же. Сама объяснишь, все так же и работает, как в любых отношениях. Что ты — не поймешь, хорошая у нее подружка или свинья какая? Чему тут удивляться-то? У нас еще во дворе две женщины пацана растили, он их обеих мамами называл, ничего, никто не развалился от этого. У нас даже проще, особенно если Россию брать. Это мужчина, если к тридцати одинокий — это прямо приговор, соседи начинают коситься — а вдруг с ним что не так? А что это вы один? Вот уж где, наверно, ад. Все совершенно у взрослых людей одинаково, и ошибки эти — такие же. Один знакомый у меня тоже караулил свою возлюбленную, ночами под балконом с цветами стоял, всякие еще штуки выделывал, чтобы ей понравиться, а бесполезно, потому что ее мужчины, как оказалось, не интересовали. Все относительно очень, и везде можно подорваться, на каждом шагу, это взрослая жизнь, тут, помимо таких ошибок, есть еще уйма способов ошибиться. Так же можно и на алкоголика нарваться, и на того, кто кулаками будет махать“.

„А радар?“

„Опять же, о, господи, Лена“, — сначала натыкав одного и того же сердитого смайлика, ответила Ирина. — Этот радар как появился в серии „Друзей“, так и не исчезает. Все люди совсем разные. Через ошибки ищешь того самого человека, и он тебя ищет, и вы встречаетесь или не встречаетесь в итоге, а ищете друг друга всю жизнь — и облом, как у меня».

«В случае Ани, так думаю, — пришел от нее еще один ответ, — рано ей еще об этом переживать, честно говоря, о другом нужно думать, рисует пускай, чем больше, тем лучше, пусть лучше свое либидо на рисование торсов и бошек тратит, на носу экзамены у нее там, никуда не нужно торопиться, все должно само выйти, сама знаешь. Понятно, у нее там перед носом вертится эта парочка. Пускай мне напишет, может, помогу ей как-нибудь. Все же от меня убедительнее это будет звучать как будто. Тут авторитет по ориентации, думаю, сработает. Или будем надеяться, что сработает. А что ее кто-то кинул там — фигня на самом деле. Я вон по тебе вздыхала и еще по нескольким кандидатурам, но это мне что-то не помешало поступать, а тут вон даже до поцелуя дошло, пускай этим довольствуется. А если будет опять дурковать, приеду и уши ей надеру».

И вот все улеглось в доме, и только одна неопределенная мысль не давала Лене покоя, пока не оформилась в тот момент, когда они с Владимиром дремали уже.

«Слушай», — сказала Лена.

«М?» — спросил Владимир с некоторым недовольством, потому что решил, будто Лену внезапно озарило каким-то делом, которое потребует встать из постели.

«А как он тебе это рассказал? — спросила Лена. — Ну, не словом же „лесбиянка“ он оперировал, да и даже вот сказала бы Аня ему: „Я — лесбиянка“, он бы даже не понял, тут же бы, может, и забыл, и не вспомнил бы».