Опосредованно [журнальный вариант]

Были уже упомянутые выше знакомства. Когда родители Вовы узнали, что Лена — учитель, они невероятно умилились. «Они-то думали, я жену в сауне найду», — пояснил потом Владимир. В глазах их появилось сочувствие и к Лениной заработной плате, и к ее, ими придуманному, учительскому самопожертвованию. «И Вовка-то был — не сахар, а какие теперь дети, даже представить страшно», — сказала мать Владимира. Лена ответила, что ничего особенно плохого в нынешних детях нет, и тут же услышала несколько как бы душераздирающих историй из детства жениха про бутылки с карбидом, перестрелку снежками прямо в классе, поджог сухой травы возле садового товарищества, и это могло отпугнуть Лену, если бы ни у каждого в ее дворе, даже у нее, не было всех этих историй, этих взрывающихся бутылок, походов на стройки, пиромании разной степени интенсивности, лопающегося на огне шифера, смеси марганца и серебристой краски, паровой пушки, стреляющей картошкой или деревянными чопиками. Даже тихая Лена имела несколько шрамов, доставшихся ей от падений с высоты, ныряния в воду в непроверенных местах, от капнувшей на ногу плавящейся пластмассы. Этим можно было гордиться или правда предостерегать от знакомства с людьми, баловавшимися в раннем возрасте огнем либо еще чем-нибудь опасным для жизни, но у всех это было, а скука заключалась в том, что почти у всех было почти одно и то же.

Встреча Вовиных родителей с дядей и сестрой Лены прошла настолько не в пример интереснее, чем явление самой Лены, что можно было предположить, что Лену полюбили все же за фееричных родственников, один из которых прочитал китайскую часть инструкции к телевизору так, будто она была на русском (Лену, заглядывавшую через плечо сестры, слегка коробило то, что замечательные, аккуратные, состоявшие из тонких черт значки использовались таким вот бытовым образом). А затем дядя, приняв на грудь, загрустил и сказал, что он, конечно, рад, что у племянницы все хорошо, но его-то дочь какая-то странная. «По-моему, я вот этим своим воспитанием не знаю, кого вырастил. Похоже, она — лесбиянка». «Я уже и сама об этом думала, — ответила на это сестра, — но нет, к сожалению, а то было бы намного проще, знали бы вы: сколько там интересных людей». Родители Владимира стали уверять сестру, что сейчас уже многое принимается вполне терпимо, не то что раньше. В этой показной, или даже и не показной толерантности было что-то забавное, все будто разом сговорились и стали спихивать сестру на порядком протоптанную за десять с лишним лет тропу гомосексуализма, хотя сестра этого совсем не хотела. «Не при Сталине, в конце концов, живем», — заметил очевидное Вовин отец, разговор при этом перескочил некую стрелку, вроде железнодорожной, и заговорили, почему-то, про «Архипелаг ГУЛАГ», про романы «Жизнь и судьба», «В окопах Сталинграда». Затем стали вспоминать, кого у кого посадили и расстреляли. Вова оказался из немцев Поволжья, поэтому и фамилия у него была такая — Кениг. Кениги сильно хапнули горя при перемещении из одного места на карте СССР в другое. Лене от родственников со стороны матери в этом плане не перепало ничего хорошего, ее предки сами кого-то раскулачивали, да так усердно, что двоюродного прадеда в итоге хлопнули из ружья прямо во время ужина через окно избы, а прадед до конца жизни, что называется, ходил и оглядывался. Дедушка — латинист, хотя и стоял едва ли не у истоков пионерского движения в Нижнем Тагиле, то есть что-то хорошее как бы делал, но тоже клеймил врагов Советской власти, где бы ни работал; до конца жизни (а под конец жизни особенно) очень жалел, что расстреляли не всех, кого надо было. Да и со стороны отца потомственные горные инженеры и горные же учителя довольно неприятно скатились в мелких активистов, стремившихся переименовывать все, до чего могли дотянуться: бригаду ли, еще что-нибудь, на что членились тогда рабочие коллективы, именем Павлика Морозова, убитого под Тавдой. Иногда Лене казалось, что Урал и существует только ради того, чтобы у страны был Бажов, Павлик Морозов и танки. Она подумывала, что если сейчас вырезать этот участок земли из страны и составить вместе половинки — страна не пострадает, а Транссибирская магистраль, к удовольствию едущих по ней, станет короче на целый часовой пояс.