Опоздавшая молодежь

— Никаких изнасилований не будет. И что всех убьют — болтовня. В оккупационных войсках благородные люди. Безоговорочная капитуляция? Ну и что, а убийств не будет, и бояться нам нечего.

Так говорили, веря в свои слова, мужчины, собравшись вечером на деревенской улице. Но эвакуированные заставили их немало подрожать. Мир не был таким простым и безоблачным.

— Разве не вы убили в лесу солдата-негра? Не вы забили его до смерти? Мы-то все знаем!

В первую же ночь после того, как я поправился и мать перестала держать меня взаперти, я, крадучись, выбрался из дому и направился к Масадзи-сан, чтобы вернуть кошелек с деньгами и куртку. Масадзи-сан впустил меня с черного хода. Все стены его маленькой комнатки были сплошь заставлены книгами — их было так много, что даже в глазах рябило. Среди них я увидел толстую книгу в зеленом коленкоровом переплете — «Полный атлас небесных владык» — и очень удивился, но оказалось, что я просто неправильно прочел иероглиф — это был «Полный атлас небесных светил».

— А что, если послать письмо о жителях Такадзё в токийскую газету? Написать письмо и собрать под ним подписи? — сказал я несмело, засматривая в глаза Масадзи-сан. Я спросил его лишь один раз. Ну а вдруг, вдруг?

Масадзи-сан посмотрел на меня как будто даже испуганно. Глаза у него покраснели. Это было странно. Я покачал головой, как бы перечеркивая свои слова, и улыбнулся, чтобы успокоить Масадзи-сан. «Взрослые в деревне все одинаковые».

Глава 5

— Я больше не могу заниматься с такими плохими учениками. Я устраиваю самостоятельные занятия. Напишите сто раз: «Почему Япония проиграла войну? Потому, что в ней не развивалась наука».

Послюнив карандаши, мы начали писать в тетрадях из плохой серой бумаги. И думали про себя: «Да если так изводить бумагу, тетрадь быстро кончится». Что делать? Почти каждый день учительница закатывает истерику и кричит, и тогда у нас самостоятельные занятия. «Почему Япония проиграла войну? Потому, что в ней не развивалась наука. Почему Япония проиграла войну? Потому, что в ней не развивалась наука». — Все пишут малюсенькими, как самые крохотные муравьи, иероглифами, отгоняя от себя страх перед тьмой в классе, которая наступает, когда кончается тетрадь. Мы изобрели способ, чтобы писать побыстрее и помельче. Писать кусками фраз в ряд: «Почему Япония. Почему Япония. Почему Япония». Потом другой кусок: «…проиграла войну, проиграла войну, проиграла войну». Постепенно мы и этот метод усовершенствовали. Произошла специализация. Несколько человек распределяли между собой работу, «разделение труда» называется. Один всегда писал: «…потерпела поражение, потерпела поражение, потерпела поражение». В смысл фразы при этом никто, конечно, не вникал. Почему Япония. Почему Япония. Почему Япония. Почему Япония… Учительница стоит у окна, на котором в бамбуковом горшке растет вьюн с какими-то нелепо огромными ярко-оранжевыми цветами, и смотрит на залитую солнцем спортивную площадку. Временами она вздыхает, хмурит брови, закрывает глаза, и тогда переносицу ее прорезает глубокая складка, как у старухи. Как старуха, которая не испытывает стыда и не думает о том, что скажут люди, она закрывает глаза, выставив вперед подбородок, и трясется — не в силах сдержать рыдания. Из ее закрытых глаз текут светлые ручейки — слезы. Большую часть времени, пока мы сидим в классе, из больших с мягкими тяжелыми веками глаз учительницы льются и льются прозрачные слезы. Она точно каучуковое дерево. И ее глаза — две раны, прорубленные топором. Через эти раны учительница смотрит. Что она видит в ослепительном свете за окном, это знаем все мы, плохие ученики.

В углу спортивной площадки, в тени, собралась молодежь. Кто сидит, кто лежит. На них-то и смотрит с укоризной учительница полными слез глазами. Эти молодые ребята с фронта, их демобилизовали, и они возвратились в родную деревню. Все до пояса голые, защитные брюки туго обтягивают плотные ляжки. Они весело смеются и разговаривают. Через окно до нас доносятся их разговоры на каком-то грубом языке, так не говорят у нас ни взрослые, ни молодые, он отличается и от языка деревенских, и от языка эвакуированных. Пока идут уроки, они устраивают себе передышку. А самое приятное время для нас — перемены, когда эти крепко сбитые неунывающие парни рассказывают нам. Звенит звонок. Ученики вылетают из классов, и, окруженные толпой жадных слушателей, демобилизованные начинают свои рассказы о войне и мужестве. Одни и те же рассказы они повторяют вновь и вновь, с каждым разом усугубляя опасности, которые им пришлось пережить.