Опоздавшая молодежь

Здесь кончаются мои отчетливые воспоминания об этой страшной ночи. До утра я метался в каком-то бреду, в голове все смешалось, точно у потерявшего рассудок человека, точно у робота, в котором перепутались провода. Я видел сон. Мне в конце концов и самому стало ясно, что я шпион, и, превратившись в плачущую женщину с жирным красным лицом, я решил подчиниться, и не стесняясь Наоси Омори, разделся догола и покорно лег и стал кричать: «Простите. Простите. Я хотел работать на вас не покладая рук, как раб. Я верил вам, любил вас. Не поступайте так жестоко, станьте снова моими добрыми друзьями. О-о, как это жестоко». Один «я» видел этот страшный сон, а другой «я», обливаясь холодным потом, так ненавидел себя, что хотел одного — умереть…

Потом (это уже была действительность) Митихико Фукасэ месил мне лицо своими ободранными, грязными сношенными армейскими ботинками, подбитыми подковками, и визгливым голосом, захлебываясь, вопил: «Чертов шпион. На, получай. Подонок. Ты предатель — это точно. Нечего теперь врать. Ты предал нас. И предал свою гордость и свое будущее. Предал студентов, рабочих, народ. У, проклятый. Грязная шлюха. Подлое тело. Подлый дух. Подстилка грязного подлеца Тоёхико Савада. Скотина. На, получай! Хвастался, что пролез в самое сердце студенческого движения? И еще, наверно, смеялся над нами, да? Твои подлые глаза видели одно — двести тысяч!»

Утро влилось холодом в мой затуманенный мозг. Мозг бессознательно противился пробуждению, противился тому, чтобы просыпаться в это утро зла и позора. Мне казалось, я просыпаюсь с криком: «Тошно, тошно!» Но на самом деле ничего я не кричал, с моих разбитых губ сочилась кровь. С Новым годом.

Я попытался открыть глаза, но разбитые и вспухшие веки лишь на секунду передали боль в самую глубину тоже вспухших и ставших огромными, как у быка, глаз — никакого движения сделать они были не в состоянии. Мой мозг еще покоился под твердой коркой льда. Но вот слепой страх обжег меня раскаленным металлом, и обнаженное, сжавшееся сознание вдруг подскочило с воплем: «А-а-а! О-о-о! Я не должен ослепнуть здесь, в этой ловушке! Хоть бог, хоть дьявол, все равно спасите меня сейчас от слепоты, а за это я потом своими собственными пальцами выдавлю себе глаза, клянусь!»

Новая волна злости разлилась по моему телу. Я точно зарядился электрическим током высокого напряжения. В крови замелькали бесчисленные молнии ненависти. Меня всего трясло, я стал кричать и ругаться.

Человек, быстро вскочивший на ноги за моей спиной, сделал два шага, шаркая по полу. Я не видел его, но всеми порами ощущал, что он стоит рядом со мной, высокомерный, как великан.

— Выступишь с самокритикой, скажешь, что ты предатель и шпион.

— Сволочь!

Пауза. Пауза достаточная, чтобы отвести ногу назад и ударить меня носком ботинка. На мою скулу обрушивается тяжелый, резкий удар ногой — самый соблазнительный для насильника. Во рту появляется кровь, ее становится все больше, мозг заволакивает кровавым туманом. Почти потеряв сознание, я пытаюсь выплюнуть кровь и слюну. Кто-то кричит. Может быть, это мой голос. Снова мысленно ругаюсь той частью своего сознания, которая напоминает кислую сердцевину груши, и медленно погружаюсь в море тьмы и покоя…

Потом я проснулся, осторожно защищая самого себя. Я проснулся, предупреждая свое истерзанное тело о том, в какую ловушку я попал, какими врагами окружен. Эти типы переговаривались вокруг меня возбужденно и в то же время устало, в их крикливых голосах уже не чувствовалось прежней уверенности. Но мой размягченный, не вполне проснувшийся мозг воспринимал их разговор не столько как слова, связанные цепью смысла, сколько как простой обмен звуками.

— Омори хотел заставить его во всем признаться, заставить его написать все как было и отослать это вместе с чеком в «Асахи» и принудить Тоёхико Савада, этого бесстыдного подонка, уйти в отставку. На следующих выборах он провалится… Но, если послать чек в газету, нам скажут, что мы его украли… Надо заставить этого типа позвонить Савада… Пусть скажет, что потерял чек и попросит аннулировать его, тогда все будет в порядке… Ну как? Тогда все будет в порядке… Ха-ха-ха.

Руки в запястьях были перетянуты веревкой и прочно привязаны к полу по обеим сторонам головы. Щиколотки тоже были перетянуты веревкой, и ноги привязаны так, чтобы ступня целиком лежала на полу. Волосы были придавлены чем-то тяжелым, вроде гантелей, так что я не мог шевельнуть головой. Я лежал навзничь, раскинув руки и ноги, точно черная кукла, которую рисуют на плане места убийства. К сырому и холодному, твердому и голому полу общежития были плотно, накрепко прижаты мои спина, затылок, зад, икры, ступни. Совершенно беззащитный и к тому же ослепший. Я был бешеным от злобы покойником, испытывавшим самую отчаянную смерть, когда тело способно ощущать боль и страдать, а сердце дрожать от страха…