Опоздавшая

После сорока трех лет замужества Белл все еще не могла простить Арнольду, что тот стал профсоюзным юрисконсультом, «а не настоящим юристом». Он никогда не участвовал в работе фирм на Парк-авеню и не стремился получить прибыльные заказы от корпораций. Арнольд организовал свою юридическую практику в рабочей среде и, что хуже всего, много работал за просто так. «С гарвардским юридическим дипломом он мог бы заколачивать миллионы!» — сокрушалась Белл.

— Ну, так садимся обедать? — спросила Белл и направилась к проходу в столовую, где был сервирован на три персоны стол черного дерева, выполненный в стиле Шератон. Фарфор был прелестен — Ройал Доултон; хрусталь сверкал, и около каждого прибора стоял тонкостенный горшочек с фиалками. Белл прекрасно накрывала на стол, но отнюдь не была волшебницей кухни. Ее блюда казались тоскливой мешаниной продуктов. Она раньше других обнаружила в магазинах замороженные полуфабрикаты и готовила из них нечто такое, что Карен называла «больничной едой». Порции были маленькими, но никто не жаловался: еда была легкой. Никто ничего не оставлял недоеденным.

Арнольд не возражал против кухни Белл: вне работы он мало на что обращал внимание и вообще редко обедал дома. Поэтому объектом кулинарной пытки Белл оказалась Карен. Ребенком в Бруклине она нашла выход из положения, делая заначки шоколадок и батончиков Бит-о-Хорни из бакалейной лавки в соседнем доме. Конфеты выручали ее, когда пустовал холодильник Белл. Карен привыкла полагаться на сахар как на источник силы. Однако в шестидесятых годах после их переезда в Рокуил Центр незаметно подкрепляться припрятанной едой стало трудно. Здесь не было магазинов, до которых можно было бы добраться пешком от их нового пригородного дома, а в школе детишкам не позволялось отлучаться в город в дневное время. Карен испытывала острое сахарное голодание и, к восторгу матери, похудела на несколько фунтов. Так продолжалось до тех пор, пока она не подружилась с толстяком Карлом. Тот наладил «поставки продовольствия»: его отец был владельцем деликатесного мясного магазина, и Карлу разрешалось брать с полок все, что он захочет. Карл считал, что прожорливый друг — настоящий друг.

По словам матери, Карен до сих пор оставалась «крупной девушкой». Она была выше Белл и Лизы на пять и десять дюймов соответственно. Сейчас она сильно похудела, но все равно ее нельзя было назвать стройной. Такой фигуры, как у них, она, по-видимому, не будет иметь никогда. Поэтому сейчас эти две изящные женщины вызывали у нее чувство неловкости за свою комплекцию. Ей стало полегче, когда все они уселись за стол.

Сколько таких вечеров провели они вот так, сидя за столом, — «три девушки», как любила говорить Белл.

Забавно, как часто Белл упоминала себя косвенно или говорила о себе в третьем лице. «Три девушки собрались за покупками», — сообщала она об их поездке к Александру или Лиману. Застряв в уличной пробке, она говорила о себе: «Ей бы не мешало смотреть, куда она едет», или «Ей нужно лучше следить за движением». И несомненно, что в эти моменты Белл была так же далеко отстранена от себя, как от своих детей.

Карен вздохнула. Ей хотелось повидаться с отцом. Хотя они никогда много не разговаривали друг с другом, сейчас ей не хватало его солидной уравновешенности и утешительного спокойствия, особенно после этих ужасных результатов в клинике и промозглой поездки под дождем. Его пустое место за обеденным столом символизировало его долгое отсутствие в ее жизни; все было до боли знакомо. И дело не в том, что он не любил ее. Просто его не было рядом. И неудивительно, что она испытывала столь пылкую благодарность за любое внимание со стороны мужчин.

Впрочем, не стоило винить в чем-то Арнольда. Хотя бы потому, что при всей настырности Лизы в достижении своих желаний, даже ей не удалось привлечь внимание своего отца.

До чего же она все-таки хороша! Может быть, это гены? Даже сейчас, когда на прелестной коже ее лица начали проступать тонкие морщинки у глаз и намечаться складки рта, она выглядит настолько красивой, что заставляет оборачиваться прохожих на улице. И все же не она, а ее старшая дочь, которая унаследовала от матери утонченные формы лица, а от Арнольда — гармоничное тело, обещала стать настоящей красавицей в семье.

Лиза как будто прочитала ее мысли и с улыбкой обратилась к Карен:

— Стефани сейчас очень увлечена своей работой интерном.

У Стефани не ладилось с обучением в высшей школе, и она перешла на вечернее рабочее отделение и устраивалась на работу к Карен.

— А вы не боитесь, что ей ежедневно придется ходить одной в город? — спросила Белл.

Лиза со своей семьей жила в Инвуде.

— Мама, ей уже семнадцать лет, и на следующий год она будет в старшей группе высшей школы. Все ребята из ее класса уже работают. Но они застряли в Бургер Кингз Энд Дж. С. Пенни. Я считаю, что ничего не случится, если она пробежит четыре квартала от Пэн Стейшн до демонстрационного зала Карен.

— Не скажи, — schvartzer могут напасть на нее по пути.

— Мама, не schvartzer, а черные. Теперь нельзя называть черных schvartzer.