Опоздавшие на поезд в Антарктиду

– Ой, мам, ну, ты даешь! Да мы знакомы три недели! Из них она на неделю пропадала – улетала за новой группой. И вообще… ты что, хочешь сплавить меня под венец? – Игорь шутил, но по тону его Анна поняла, что это как раз тот случай, когда сын и в самом деле может сделать решительный шаг.

Анна ни в коем случае не стала бы ему мешать. Просто ей хотелось быть уверенной, что эта Варя – девушка достойная. Хотя как тут можно быть уверенной…

* * *

– Сережа! – Аня крикнула, но голос сорвался, и она едва слышно прошептала: – Сережа! Что с Игорем?!!

– Аня! – Ракитин крепко взял ее за плечи, немножко потряс. – Аня, все нормально, уже все нормально. Игорь попал под лавину. Но он жив и состояние здоровья его удовлетворительное! И завтра вечером мы поедем встречать самолет – его и еще кого-то привезут в Петербург.

– Я лечу туда! Прямо сейчас! – Анна дернулась, и Ракитин еще сильнее сжал ее плечи, притянул к себе, погладил по спине.

– Ну-ну, успокойся, Анечка! Лететь никуда не надо! Слышишь? Никуда! Мне позвонили, все рассказали. Завтра он будет здесь.

– Почему позвонили тебе, а не мне?! Почему тебе? – Анна дергалась в руках у Ракитина, но он держал ее крепко, не вырваться. Еще бы! Он свою «субару» умеет на бездорожье в руках держать, а эту хрупкую женщину, которая хоть и сильна, и упряма, сможет удержать без особого труда.

– Не знаю. Наверное, Игорь не хотел тебя расстраивать и дал эмчеэсникам мой телефон.

– Эмчеэсникам?! Ты сказал – эмчеэсникам? Значит, там все так серьезно, если МЧС работает?! И медицина катастроф, да?! – Анна все еще дергалась в руках у Ракитина.

– Ань! Ну, это же нормально! Там, где катастрофы, стихийные бедствия, там и МЧС, и медицина катастроф. Я так думаю…

Думает он так. Что тут думать?! Несколько лет назад он сам на волоске от смерти был, взлетев над разбитой карельской дорогой на стареньком верном «Гаврюшке» – гоночном автомобиле, сработанном из украинской «Таврии». Он тогда очнулся в больнице на третий день и долгих четыре месяца залечивал раны. Про «Гаврюшку» спрашивать боялся – знал, что его больше нет. И когда Ракитин, опираясь на палочку, приковылял на базу, его не сразу привели на задворки, где за гаражами покоился обгоревший остов автомобиля. В нем он с трудом опознал «Гаврюшку». Больше по табличке на левом борту – «С. Ракитин, Г. Борисов». На крыше авто стояла граненая стопка, накрытая высохшей корочкой хлеба. Одна. Если бы Ракитин и Борисов не вылетели из «Гаврюши», то поминальных стопок было бы три…

Потом в «конюшне» у них появился «Гаврюшин» сын, которого назвали «Гавриком»: в вазовскую «восьмерку» из «Таврии» пересадили «сердце» – мощный двигатель. Но на «Гаврике» Ракитин не покатался: пока он лечился, проходил реабилитацию в санатории, «Гаврюшина» сынка, как того сивку, укатали крутые горки.

* * *

Ракитин крепко держал Аню в своих руках, чувствуя каждой клеточкой ее чудовищное напряжение. Она еще дернулась пару раз и, наконец, обмякла, повисла на нем, вздрагивая и всхлипывая.

– Ну, все-все, Ань! Аня, плакать перестань! Все хорошо. – Ракитин погладил ее по спине.

– Скажи, что тебе еще говорили спасатели из МЧС?! Что у Игоря?! Ну, там, переломы, сотрясение… Что?

– Ань, ничего конкретного – состояние средней тяжести. И все.

– «Средней тяжести» – это может быть все что угодно. Но это лучше, чем «тяжелое», правда?

– Аня, давай не будем раньше времени ломать голову, ладно? Завтра все узнаем и уж тогда…

«Война план покажет, что «тогда», – подумал Ракитин. – Устроим парня в хорошую клинику, где его поставят на ноги, а потом отправим в санаторий, на реабилитацию. Все хорошо. Все будет хорошо…»

О прибытии рейса самолета МЧС в аэропорту Пулково не объявляли. Просто красотка от Аэрофлота в справочном отправляла родственников тех, кто пострадал на леднике, к служебному выходу. Аня издергалась вся, и если бы не Ракитин, то она, наверное, скатилась бы в истерику. Но рядом был сильный мужчина, который крепко держал ее за руку, и она не могла позволить себе ныть и причитать.

Борт подогнали близко к выходу, так что Аня издалека увидела Игоря, привязанного к высоким носилкам. Пока их катили по дорожке, Аня успела рассмотреть и повязку на голове у сына, и неестественно высоко задранную правую ногу под клетчатым байковым одеялом, и руку, привязанную к груди, и многочисленные ссадины на лице. Но еще она увидела самое главное, что порадовало ее: глаза живые и даже не грустные.

Игорь высматривал в толпе встречающих ее, но подойти к нему получилось только тогда, когда его провезли по застекленному коридору.

– Сынок! Маленький мой! Как ты?! – Ане хотелось обнять Игоря, но она боялась сделать ему больно и потому только погладила его по плечу, а другой рукой мазнула наспех по своей щеке, чтобы он не заметил, как по ней пробежала слеза.

– Ма, нормально все. – Игорь покосился на Ракитина: – Здоров, Михалыч.

– Здоров, боец! Не переживай, до свадьбы заживет! – Ракитин поправил простыню и одеяло, которыми были прикрыты ноги. – Ань, я сейчас все узнаю.

Он поспешил к автомобилю с красным крестом, возле которого стояли врачи.