Опознание невозможно

На лице Ламойи появилось хитрое выражение.

— А еще я могу втемную привлечь к расследованию наших военных ребятишек. Мне пришлось поцеловать кое-кого в задницу, чтобы понять, что я могу выгадать для нас. Ты не поверишь, что может сделать бутылка «Столичной» и вечер в баре. Большинство военных полицейских, которые охраняют эти базы, — просто мальчишки в форме. Стоит помахать у них перед носом моей бляхой, и они думают, что я — посланник Господа Бога. Эти мальчишки начинают пускать слюни, стоит им увидеть девятнадцатилетнюю студентку без лифчика, которая танцует перед ними в одном поясе, и они забывают, что такое конфиденциальность. — Он добавил: — Я ненавижу эту работу, сержант, ты знаешь об этом. Но пока я могу быть полезен, я буду стараться довести расследование до конца.

— Не увлекайся, — предостерег его Болдт. — Рассматривай это просто как поиск фактов.

— Если факты окажутся такими, как мы ожидаем, — сказал Ламойя, — тогда мы получим готовую канцелярскую работу и войдем через парадный вход. С барабанным боем и все такое. — Аналогичные методы использовались в каждом расследовании. Это избавляло следователя от бумажной волокиты и необходимости вести дело по заведомо тупиковым направлениям.

Несколько минут Ламойя сидел тихо, что было для него совсем нехарактерно.

— Что? — спросил Болдт.

— Сержант, если хочешь, можешь пожить в моем бунгало. А я перееду к приятельнице, — предложил Ламойя.

— Разве я говорил что-нибудь об этом?

— Просто если хочешь, — сказал Ламойя.

Болдт понял, что Ламойя действительно имеет в виду то, что сказал. Редкое мгновение симпатии и сочувствия, столь неожиданное для такого острослова. Болдт поблагодарил его и поинтересовался, что у них есть нового о передвижении Энрайт и Хейфиц в день гибели.

Ламойя сообщил, что есть записи оплат по кредитным карточкам и выписки из банковских счетов. Он как раз собирался проверить их.

Болдт внимательно рассматривал своего детектива. Тот выглядел усталым и измученным. Пришла очередь Болдта проявить заботу:

— Что с тобой, Джон? Ты часом не переутомился?

Ламойя ушел от прямого ответа на вопрос. Голосом, дрожащим от сдерживаемых эмоций, он сказал:

— Хочу, чтобы ты знал, сержант. Если с тобой что-нибудь случится, я лично разделаюсь с этим малым. Клянусь. Помоги мне Господь, я изобью его до смерти.

Болдт не мог найти подходящие слова. Он подошел к детективу и пожал ему руку. В глазах Ламойи стояли слезы. Впервые в жизни Болдт видел его таким.

Глава тридцать третья

Болдт не переставал думать о сбежавшем мальчишке, который позвонил в отдел по расследованию убийств. Его отвлекли — сначала Медведь, показав ему игрушечный домик из «Монополии», потом поджигатель, вознамерившийся подпалить его дом, но каждый раз, садясь в свою машину и выезжая на улицы, он думал о мальчике.

Ему снова напомнил о нем полученный от Дикси предварительный отчет об осмотре места преступления. Тело, обнаруженное в погребе, оказалось необычной находкой, которые случались не каждый день. В газетах появилось подробное описание этого дела; одной из радиостанций каким-то образом удалось раздобыть запись звонка мальчика по номеру 9-1-1, и они прокрутили его в эфире. Группа борцов против домашнего произвола выступила с истеричным заявлением о том, что пропадает слишком много женщин, и только некоторые из таких дел расследуются до конца. Члены этой группы, не дожидаясь результатов судебно-медицинской экспертизы, напирали на тот факт, что тело женщины было обнаружено в погребе ее собственного дома.

Ведущий дело детектив обычно присутствует при вскрытии, но Дикси специально попросил Болдта прибыть к нему в лабораторию, поскольку именно его подразделение проводило расследование. Ожидалась пресс-конференция; Дикси хотел, чтобы в ней участвовал старший полицейский.

Когда в дверях убойного отдела появилась Тина Зислански и попросила о встрече с Болдтом, он согласился на незапланированное совещание вопреки своему расписанию, но не потому, что Зислански была социальным работником: дело в том, что пришедшая с ней женщина, Сюзанна Прескотт, работала в службе гуманитарной помощи и хотела обсудить «убийство в погребе», как выразилась Зислански. «Мальчик!» — подумал Болдт.

Он проводил их в комнату для совещаний, и по дороге Зислански болтала, не умолкая ни на мгновение. Она выглядела так, словно страдала перманентным отсутствием аппетита, у нее были тонкие, безжизненные волосы и нервная манера вести себя. Эта женщина слишком долго не была на солнце: кожа ее была болезненного желтоватого оттенка и тонкая, как вощеная бумага. Сюзанна Прескотт была негритянкой с кожей кремового цвета. У нее были широкие плечи, маленькая грудь и осиная талия. В ушах колыхались большие золотые серьги в виде обручей, которые едва не касались плеч, а ходила Сюзанна, как женщина, привыкшая к выступлениям на подиуме. Она держала подбородок высоко поднятым, а шею — прямой. Болдт наблюдал за ней уголком глаза.

Он предложил ей стул. Она поблагодарила его и сказала: