Опознать отказались

— Ребята уже волноваться начали, обещал вернуться через неделю, а пробыл целых две. Сегодня в два часа у Анатолия сбор. Приходи.

Николай взял совершенно разбитый велосипед:

— Досталось ему бедняге. Но ничего, отремонтирую, как игрушка будет.

В середине дня я направился к командиру.

Встреча была шумной — меня засыпали вопросами.

Я рассказал, что вдоль дорог видел взорванные танки, сожженные автомашины, разбитые пушки, повозки, походные кухни. За сокрытие оружия, боеприпасов или военного обмундирования немцы беспощадно расстреливают местное население. О действиях партизан в тех районах не слыхал.

— Так и вернулся не солоно хлебавши, — грустно улыбнулся я. — Дважды задерживался полицией: один раз отпустили, а в Доброполье сбежал.

— Не надо унывать, — подбодрил политрук. — Хорошо, что вернулся цел и невредим. Оружие мы все равно добудем.

Женя Бурлай доложила, что немцы проводят кампанию по вербовке молодежи в Германию, напечатаны плакаты и призывы, в которых на все лады расхваливается «райская» жизнь в рейхе.

Решили саботировать мероприятия немцев. Политрук составит текст листовки, потом каждый напишет по десять штук и расклеит. Я рассказал Николаю о встрече с Дмитрием. Друг выслушал и сказал:

— Какой человек!.. Как бы он нам был нужен! Ты неправильно поступил, что так… просто с ним расстался.

— Он же ушел, — оправдывался я.

— Ты не должен… Надо было… Коммунист, командир Красной Армии… умный и сильный человек — какая бы это была для нас находка. Достали бы ему документы, подыскали жилье, и закипела бы работа.

— А вдруг он не тот человек, за кого себя выдавал?

— Ерунда. Ты дал маху и не спорь! — Николай долго шел молча, потом, улыбнувшись, сказал: — Песня замечательная, спой тихонечко.

Он начал повторять за мной слова песни:

Утопают села в вишнях и черешнях,
И над степью тает голубая мгла,
Я вчера встречалась с пареньком нездешним,
Ласковым и нежным на краю села.

Он такой хороший, милые девчата,

Ласковый, как теплый майский ветерок,
Он принес мне радость — весточку от брата,
Говорил, что снова едет на восток.

Говорили долго, сидя под черешней,

Расставались — зорька над рекой плыла,
И хочу я снова встретиться с нездешним,
Ласковым и нежным, на краю села.

К моему удивлению, Николай сразу запомнил песню, позже ее разучили и другие подпольщики, и она стала нашим паролем.

Прошло более тридцати лет с тех пор, как я услыхал ее впервые. Она была со мной в суровые годы военного лихолетья, сопутствовала в трудные и радостные времена студенчества. Да и теперь еще не утратила своей прелести. Меня многое связывает с этой песней, она напоминает о короткой, но яркой, глубоко запавшей в душу встрече с Дмитрием, и о славном друге Николае Абрамове.

МЕДУЧИЛИЩЕ

До войны в Константиновке был медицинский техникум. Преподаватели и врачи, работавшие в техникуме и не успевшие эвакуироваться, теперь занимались кто чем мог, лишь бы прокормиться и дожить до лучших времен. В августе сорок второго года мы узнали, что оккупационные власти города разрешили открыть медицинское училище.

Эта идея приписывалась врачу Веслоухову, бывшему преподавателю, с приходом немцев назначенному главным врачом городской больницы.

О докторе Веслоухове ходили противоречивые толки. Одни утверждали, что он хлебом-солью встречал захватчиков и проклинал еврейско-большевистскую власть. Другие же доказывали, что он далек от всякой политики, третьи высказывались, что ему «все равно кого любить и все равно кому молиться». Поговаривали, будто за вознаграждение он выдавал справки о болезни, и этим избавлял людей от угона в Германию. Из-за разноречивых толков мы, подпольщики, ему не доверяли и терялись в догадках: зачем ему-то училище? Как специалист-терапевт он славился не только в городе, но и за его пределами. Ему несли и везли лучшие продукты, а это было тогда основным мерилом богатства, ни в чем недостатка он не испытывал, и вдруг — непонятная затея с училищем.

Веслоухов развил удивительно кипучую деятельность: установил адреса преподавателей, отыскал учебники у бывших студентов и своих коллег, присмотрел в школах уцелевшие парты. Подходящее помещение найти было трудно, но «шеф» училища (тогда это слово для нас было новым) не унывал и продолжал поиски.

Наш комсомольский вожак Вера Ильинична, работавшая в городской больнице, не уважала Веслоухова за его слащавость, беспринципность, называла «гнилым интеллигентом» и «беспозвоночным угодником».

Рано утром ко мне пришел Николай, спокойным и деловым тоном сказал:

— Сегодня в два часа общий сбор у Вали Соловьевой. Скажи об этом Онипченко и Иванченко. Не опаздывайте.

— Что-нибудь случилось?