Опознать отказались

И на этот раз все, как обычно: сваренный в мундирах картофель, крупная соль, в блюдце подсолнечное масло и по небольшому куску хлеба-суррогата.

Ели молча. Масла в блюдце было мало. Николай посмотрел на меня и как бы невзначай пододвинул блюдце ближе к братьям и к маслу уже не прикасался.

Завтрак закончился чаепитием. Вкус настоящего сахара мы позабыли, но и сахарину были рады. Ребята выпили по два стакана и, дружно поблагодарив, умчались на улицу.

Утро выдалось замечательное: тихое, солнечное, теплое. Май еще только наступил, но деревья и кустарники уже оделись в сочную листву. Мы отправились к Анатолию. Он встретил нас у калитки, сказал мне тревожно:

— Иди к Володе. Он скажет, что надо делать. Будь предельно осторожен, за тобой охотятся, — командир пожал мне руку, добавил: — Тебе готовят документы на другое имя. Под чужой личиной будешь выполнять новое задание. Но когда и где — решим потом.

Николай цепко сдавил мне руки, обнял, сказал мягко, ласково:

— Крепись и береги себя…

* * *

Спустя неделю после того, как я ночевал у Николая, меня и политрука выследили полицейские ищейки Бабаков и Маслеев. Застрелив их, мы скрылись. Анатолий, Владимир и я, сопровождаемые Татьяной Евгеньевной Сегедой и Розой Мирошниченко, ночью оставили город, взбудораженный убийством следователей полиции.

Облавы, обыски, прочесывание целых кварталов, аресты заложников и другие карательные меры окончательно растревожили и до того беспокойную жизнь людей. Полиция и жандармерия свирепствовали вовсю, бесясь от своей беспомощности. Подумать только! — партизаны днем, в городе, убили двух вооруженных и опытных сотрудников полиции. В некрологе этих предателей называли «верными сынами нового порядка», а нас именовали бандитами и большевистскими наемниками.

Две недели мы бродили из одного села в другое, попадали в засады, едва не стали жертвой провокатора. После горьких мытарств и вынужденного безделья командир и политрук возвратились в город. Я остался в госхозе у Ахмета. Возвращаться мне настрого запретили — в полиции были мои фотографии, и я легко мог быть опознан. Документов на другое имя еще не сделали.

Когда ребята уходили в город, я рассказал им, где у меня в саду зарыты револьвер, две гранаты, финский нож и несколько пачек патронов.

Вскоре меня направили в Дзержинск к патриотически настроенным людям — татарам по национальности.

Им я был представлен как сбитый летчик. Пришедший меня проведать политрук передал от ребят приветы, но самый большой — от Николая. Владимир сообщил, что после возвращения в город он рассказал ему о спрятанном у меня дома оружии, и тот вызвался его забрать.

Полицию и жандармерию не оставляла надежда поймать меня. В нашем доме постоянно дежурили немецкие солдаты, иногда власовцы, а последнее время — полицейские.

Николай несколько раз проходил мимо нашего двора то с мешком травы для кроликов, то со связкой соломы и заметил, что у забора от соседей слева стоит бочка с известью. Под ней, как я рассказывал, и было зарыто оружие.

Выбрав ночь потемней, он через дворы пробрался к нам, под носом у немцев забрал оружие и возвратился домой.

Николаю и двум Викторам — Парфимовичу и Прищепе — было поручено подготовиться к подрыву железнодорожного полотна. Николай должен был подыскать подходящее место и установить график движения поездов. Мину готовил Парфимович.

Ребята жили предстоящей операцией. Николай предложил совершить диверсию южнее города. Здесь поезда, идущие со станции Никитовка, на крутом склоне развивали большую скорость и насыпь высокая, значит, в случае удачи от эшелона мало что останется. Прилегающую местность он изучил досконально. Показал командиру самые короткие и почти безопасные пути подхода к предполагаемому месту диверсии, доложил о времени движения поездов, об охране этого участка пути.

Справившись с заданием, Николай порывался пойти к Виктору Парфимовичу, помочь тому изготавливать мину. Но командир категорически запретил. Когда Анатолий наконец-то передал, что наступающей ночью надо идти на диверсию, Николай радовался.

…На восточной окраине города в небольшой посадке Анатолий и Николай поджидали товарищей. Показалась высокая сутуловатая фигура Парфимовича, несшего в руках плетеную корзину, немного позади него шел Прищепа. — Порядок? — спросил командир.

— П-порядок, — слегка заикаясь, ответил Парфимович.

— Старшим группы назначается Прищепа. Если будете замечены, отходите тихо, без стрельбы. При погоне — старайтесь держаться вместе. Завтра утром доложите.

— Есть, — по-военному ответил Прищепа.

Николаю показалось, что Анатолий чересчур официален и строг. Но командир вдруг похлопал друзей по плечам:

— Будьте осторожны, не зарывайтесь. В добрый час.