Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Во время интервью Роберт своими словами изложил то, что прочитал у Пруста сорок лет назад на Корсике: «Равнодушие к причиняемым страданиям — это страшная и неискоренимая разновидность жестокости». Роберт отнюдь не был равнодушен к страданиям, которые причинял другим, но тем не менее не позволял себе поддаваться ощущению вины. Он принимал личную ответственность, никогда ее не отрицал. Однако после дисциплинарного слушания, как видно, утратил способность и мотивацию к борьбе с «жестокостью» равнодушия. В этом плане Раби был прав, говоря, что противники Роберта достигли своей цели и уничтожили его.

Шестого января 1967 года врач сообщил Роберту, что лучевая терапия не смогла остановить рак. На следующий день он и Китти принимали за обедом нескольких друзей, в том числе Лилиенталя. На стол подали очень дорогую гусиную печенку, Китти играла роль идеальной хозяйки. Однако, провожая Лилиенталя и помогая ему одеть пальто, Роберт признался: «Я не очень весел. Врач вчера сообщил плохую новость». Китти отвела Лилиенталя в сторону и неожиданно расплакалась. «В приближении смерти нет ничего необычного, — записал в тот вечер Лилиенталь, — но эта смерть выглядит особенно бессмысленной и жестокой. Роберт — по крайней мере, в моем присутствии — смотрит на нее глазами обреченного, погруженного в себя, оцепеневшего человека, настигнутого неотвратимой реальностью».

Десятого января Роберт в письме сэру Джеймсу Чедвику, другу по совместной работе в Лос-Аламосе, признался, что «борется с раком горла… без особого успеха». «Это напоминает мне, — добавил он, — яростные проповеди Эренфеста о вреде курения. Мы жили в счастливые времена, не правда ли, если даже наши критики были полны любви и света?»

В конце января Роберт вызвал свою секретаршу Верну Хобсон, прослужившую ему четырнадцать лет, и мягко попросил ее покинуть Принстон. После решения Роберта оставить должность директора института Хобсон тоже собиралась выйти на пенсию. Зная, что шеф болен и что Китти сильно нуждается в ее помощи, Верна оттягивала окончательный уход. «Я понимала: его слова означали, что он скоро умрет, — говорила Хобсон, — и что, если я не уеду сейчас, мне будет очень трудно бросить Китти, и я уже никогда не уеду».

К середине февраля 1967 года Роберт понял, что конец очень близок. «Я страдаю от боли… у меня ухудшились слух и речь», — писал он другу. Врачи решили, что он не выдержит новые сеансы лучевой терапии и прописали сильную дозу химиотерапии. Тем не менее Роберт не лег в больницу и передал друзьям, что будет рад видеть их у себя дома. К нему регулярно приезжал Нико Набоков, уговаривая других последовать его примеру.

В среду 15 февраля Роберт предпринял героические усилия, чтобы присутствовать в институте на совещании по выбору кандидатов на присвоение стипендии в следующем году. Фримен Дайсон видел его в последний раз. Как и все остальные участники совещания, Роберт выполнил домашнее задание и просмотрел десятки заявлений. «Он разговаривал с большим трудом, — писал Дайсон, — но тем не менее точно помнил слабые и сильные стороны всех кандидатов. Последними словами, которые я от него слышал, были “Надо утвердить Вайнштейна. Он хорош”».

На следующий день приехал Луис Фишер. За последние годы между Фишером и Оппенгеймером сложились непринужденные, уважительные отношения. Знаменитый журналист, объехавший полмира, написал два десятка книг, в том числе такие популярные произведения, как «Жизнь Махатмы Ганди» (1950) и «Жизнь и смерть Сталина» (1953). Роберту особенно понравилась изданная в 1964 году биография Ленина. Китти уговорила Луиса принести с собой отрывки из новой книги, чтобы отвлечь Роберта.

Фишер нажал кнопку дверного звонка и подождал несколько минут. Когда ему никто не ответил, он повернулся, чтобы уйти, как вдруг услышал слабый стук в окно на втором этаже. Подняв взгляд, Луис увидел, что Роберт жестами просит его вернуться. Через минуту он открыл входную дверь. Роберт почти полностью потерял слух и не слышал дверного звонка. Он неловко попытался помочь другу снять пальто. Они сели по разные стороны пустого стола. Фишер сказал, что недавно говорил с Тони — пользуясь знанием русского, она выполняла кое-какие исследования для Джорджа Кеннана. Когда Роберт пытался говорить, «он бормотал так невнятно, что четыре из пяти слов невозможно было разобрать». Тем не менее он сумел сообщить, что Китти задремала — она плохо спала по ночам — и что в доме, кроме них, никого нет.

Фишер вручил Роберту две главы своей новой книги в рукописи. Прочитав несколько страниц, Роберт спросил Фишера, где находится его источник: «В Берлине?» Фишер указал на сноску в конце страницы. «Роберт очень мило улыбнулся, — писал впоследствии Фишер. — Он был невероятно худ, волосы поредели и побелели как снег, губы пересохли и потрескались. Читая, да и в другие моменты тоже, он шевелил губами, будто что-то говорил, не издавая при этом ни звука. Видимо, понимая, что производит нехорошее впечатление, он прикрывал рот костлявой рукой с посиневшими ногтями».