Если отличия накладывают на Власть обязанность воздаяния служащим, то последних награда обязывает продолжать службу с еще большим усердием. И, наоборот, невнимание Власти как бы лишает ее морального основания требовать от подчиненных ревностного служения. Игнорирование заслуг обижает и даже оскорбляет чиновников. У каждого из наших героев можно встретить жалобы на несправедливость начальства вплоть до «Белого» (так они иногда называли царя). Обиды подсчитываются ими с тщательностью канцеляристов. Так, на 11 страницах «Записок» Ермолова (издания 1865 г.), содержащих аннотированное описание главных событий его жизни в 1801–1811 гг. (без 1805–1807 гг.), приводится 17 конкретных случаев, когда он с «равными правами на награду неравные имел успехи со многими другими», когда ему отказывали в служебных назначениях, награждали менее престижными орденами или вовсе не награждали, не повышали в чине, а также говориться о конфликтах с командованием, прежде всего с Аракчеевым. С Давыдовым вообще произошла неслыханная вещь: у него, как говорилось, отняли присвоенный уже генеральский чин. Легко понять его чувства: «Если… не буду произведен, то намерение мое непоколебимо, я оставляю службу… Если мои просьбы останутся втуне, то я рапортуюсь больным и до тех пор останусь дома, пока не отдадут должного, то есть чин и Георгия 3-го, к коим я представлен».
Воронцов, комментируя немилость императора, пишет: «Потеряв теперь остатки куража и надежды, не могу не видеть особливое против меня неблаговоление», что «убивает всякую охоту и склонность к службе…, служить как будто под наказанием, без всякой, по совести, причины, никак не могу» [20]. Подобных примеров множество.
Спору нет, частое упоминание о несправедливостях, обидах, несколько разрушает тот коллективный стоический образ, который возникает при чтении их переписки и воспоминаний, — образ рыцарей Службы, «усердных ревнителей пользы», у которых «все время на службу Государю» и т. п. Но это лишь на первый взгляд. Ведь чувство обиды за неоцененные по достоинству заслуги — чувство всемирное и вневременное. Вопрос в форме и способах его выражения, которые доминируют в данное время в данном обществе. Как и в XVIII в., в рассматриваемый период такого рода эмоции отнюдь не принято было скрывать. Более того, в глазах общественного мнения они считались вполне справедливыми, их высказывали вслух и громко. И квалифицировать подобное недовольство героев 1812 г. (а ранее Потемкина, Суворова и множества других людей) как «искательность», «эгоистичность» — презентизм чистой воды. Это также неисторично, как видеть причину местнических споров в дележе мест за царским столом.
Односторонность такого взгляда подтверждают экстремальные ситуации, когда наши герои допускают отступления от принципа воздаяния. Так, в 1812 г. в момент отхода русских армий к Москве, когда с новой силой разгорелись споры между командующими, Ермолов, много сделавший для их примирения, в цитированном уже письме к кн. Багратиону писал: «Вам, как человеку, боготворимому подчиненными, тому, на коего возложена надежда многих и всей России, я обязан говорить истину: да будет стыдно вам принимать частные неудовольствия к сердцу, когда стремления всех должны быть направлены к пользе общей, что одно может спасти погибающее наше отечество» [21].