Оппозиция(СИ)

Отец никогда не ругался и ничего не говорил. Он просто уходил - и Данил часто слышал, как хлопала входная дверь. Потом он возвращался - через день, через два. Но остановить его или вернуть в тот момент было невозможно.

- Подожди, - Оля пошла за ним в подъезд.

- Что? - спросил он резко и жёстко.

Она смотрела на него, не узнавая. Наверное, с испугом. Попятилась назад. Заплакала.

- У меня нет такой квартиры, как у тебя или у Олега. - Говорил Данил. - И никогда не будет. Что я могу сделать?

Оля перестала плакать. И стала вдруг такой серьёзной. И Данил подумал - она уже не девчонка, она - девушка.

- Ты же знаешь, как нам досталась эта квартира. - Сказала Оля, - что ты попрекаешь меня ею? Ты же знаешь, как умер мой дед. И где была бабушка в войну. Они своей кровью заработали нам эту квартиру. Своей жизнью. И мой отец - не бандит. Он мог бы стать им, но не стал.

Данил смотрел на неё, не узнавая. Его Оля стала совсем другой. Он - мальчишка, пацан, ничего на самом деле не знает о жизни. А она - она всё чувствовала.

И Данил вспомнил, как она рассказывала про своего деда - служившего во время войны командиром и погибшего в сорок лет. И про бабушку - оказавшуюся в войну в Белоруссии, в самом центре адского котла.

И про отца, который лишился в 90-е годы своего бизнеса, потому что на смену милиции пришли ребята с монтировками.

Но никто из них не сломался. А он, Данил, ведёт себя как последний идиот.

Оля хотела уйти, но он не пустил её. Обнял. И они долго стояли в подъезде, хотя квартира была свободной на весь день.

Воскресенье

(Мама)

В это воскресенье митинг был в центре Москвы.

Начинался на Октябрьской в три часа дня.

Данил стоял в центре зала. Было полно народу, но ему казалось, что он стоит один. Он прижался к колонне и громко включил музыку на телефоне. Люди шли мимо. Кто-то тоже шёл на митинг - Данил видел свёрнутые плакаты в руках.

Он ждал Диму.

В ушах звучало:

Ночь

Стучит в окно и наступает передышка.

Всё принимаю близко к сердцу, даже слишком,

И до утра

Будут мелькать

Страницы сайтов, чашки с кофе, сигареты,

И я не первый кто с тоской и без ответа -

Она стара...

И я не знаю,

Какие результаты и проценты

Видны из окон всех московских телецентров

И из Кремля,

Но за моим

Окном два в жопу пьяных человека

Друг друга бьют уже почти что четверть века

Из-за рубля...

Дима пришёл один. Он вёл себя очень нервно - всё время смеялся, как-то странно озирался вокруг, как будто чего-то ждал или искал кого-то.

Данил вытащил наушники.

Музыка резко оборвалась.

- Такого шанса больше не будет, - говорил Дима быстро-быстро, пока они поднимались по эскалатору, - если получится сейчас засветиться, то всё, дело сделано, можно создавать свою группу, своё подразделение, всё, что угодно. Эта уже не Марьино, не Болотная. Эта реальная борьба, понимаешь?

И на эту борьбу они ехали не одни.

Данил оглянулся - весь эскалатор был заполнен людьми. Мужчинами, женщинами, молодыми, не очень. Совсем ещё девчонки и пацаны. Постарше. Взрослые. Даже старики. Все. Со свёрнутыми плакатами, с кучей листовок в руках.

Они уже не были такими хмурыми, как в тот раз. Они улыбались, смеялись, шутили.

Но Даниле казалось - как-то неестественно. Натянуто и страшно. Точно смех от безысходности, когда человек знает, что это конец, но не верит.

Эскалатор кончился. Все пошли к выходу. И они с Димой за всеми.

Дима всё говорил и говорил.

- Если бы мне удалось что-то сделать. Пробраться ближе к сцене... Ты как думаешь?

Данил ничего не отвечал.

Вместе с толпой они вышли на улицу.

И Даниил замер.

Вся улица была залита людьми. На ней не было живого места. Люди были повсюду. У метро, в переходах, в сквере у памятника Ленина.

Они ходили, стояли, сидели, говорили, молчали.

Они были с плакатами, без плакатов, одни, группами, толпой.

Казалось, целый город вышел на эту площадь.

Люди стояли на балконах в домах напротив.

Кто-то пытался залезть на Ленина и что-то кричать оттуда, но тут же подошла полиция и сняла его.

Полиция тоже была повсюду. Они стояли по периметру вдоль оцепленной улице. И тут же - машины. Автозаки, или автозЭки, как называл их Дима. Их тоже было много.

Дима присвистнул.

- Ничего себе!

Дима достал из рюкзака плакат и развернул.

Во весь лист был нарисован портрет президента. Тот самый портрет, который висел во всех классах. На который Данил смотрел всю свою жизнь.

Но теперь этот портрет был мятый. Не такой красивый и важный. И прямо посреди лица большой загиб.

А сам президент был перечёркнут двумя жирными красными линиями.

Данил смотрел и не мог понять - неужели это тот самый президент? И теперь он здесь - на этом плакате. Как это возможно? И что теперь будет с теми, кто понесёт это плакат, кто встанет под него и пойдёт под ним?

Но ведь это именно он, Данил, встанет под него и пойдёт под ним.

Данил разгладил плакат руками. Но он не изменился. Всё также сквозь перечёркнутые красные линии смотрели глаза президента. И казалось, смотрели неотрывно.

Большая Якиманка была перекрыта - по ней должны были идти до Болотной площади. Потом - митинг.

Они встали в конце колонны - но конца не было - и за ними тут же выстроились новые люди.