Оправдан будет каждый час...

Примерно с сорок шестого — сорок седьмого до середины шестидесятых годов мы ходили с отцом на футбол. Мы даже вместе посмотрели матч сборных СССР и Бразилии, в которой играли Пеле и Гарринча.

Но мы уже были другие и болели по-другому. Теперь мы чувствовали себя здесь гостями, а не хозяевами, как прежде. Мы уже не знали каждого футболиста, а некоторых из нынешних знаменитостей мы видели только на экране телевизора.

Телевизор заменил трибуну, постепенно вытеснил ее из нашей жизни.

Конечно, он был другим, нежели сегодняшний, футбол послевоенных лет, более патриархальный, менее машинный.

А точнее сказать, мы были другими.

В чем тайна футбола, его гипнотическое действие на толпу? Почему именно на футбольных матчах разрываются сердца, и не метафорически, а в буквальном смысле слова? Почему футбольный стадион, особенно в последние годы, стал ареной тяжелейших средневековых распрей, своего рода маленьких варфоломеевских ночей, точнее, вечеров? Тогда страсти диктовали религия, невежество, политика, сталкивающая людей; здесь, в футболе, те же невежество, фанатизм, агрессия национализма — все это, соединившееся в адский состав и неожиданно взрывающееся.

В ФРГ я остался в гостинице, не поехал на вечернюю экскурсию в знаменитый франкфуртский зоопарк — удивительные аквариумы с редчайшими рыбами, бассейны для крокодилов,— променял это чудо на футбольный матч. В тот день английский «Ливерпуль» играл с «Ювентусом» финал Кубка европейских чемпионов.

Я сидел в холле гостиницы перед телевизором среди разноязычных болельщиков, попивающих пиво, сидел в предвкушении большого футбола.

С давней тоской подумал я об отце — он бы разделил со мной эту радость (хотя бы в моем пересказе). Да, не часто удается посмотреть такой матч, команда старой родины футбола испытывала на прочность земляков новых чемпионов мира — итальянцев…

Все, что я видел новое, неожиданное, я делил с ним, теперь не с кем было делить; было кому рассказать, но разделить — нет… Его интерес был по-детски непосредствен и подробен.

— Расскажи мне это в лицах,— говорил он, когда речь шла о каком-нибудь необычном зрелище, столкновении, истории.

В лицах я рассказывал ему фильмы, которые он не мог посмотреть, и матчи, на которых ему не удалось побывать…

Горит цветной, с необычайно четким и более ярким, чем реальный, цветом предметов, экран, все ждут чудодейства, диктор что-то возбужденно тараторит, и ничего непонятно, кроме знакомых знаменитых фамилий и общепринятых футбольных терминов: голкипер, хавбек, форвард.

Показывают трибуны перед началом матча — матч проходит в Брюсселе, в нейтральной Бельгии, на ничейной полосе,— камера скользит по лицам болельщиков: вот спокойные бельгийцы, еще не решившие, кого выбрать в фавориты, вот размахивают флажками своего клуба итальянцы, вот мрачноватые, тяжеловесные, с угрюмыми ухмылками английские футбольные страдальцы.

Но что это? Где игра? Где прорывы нападающих, броски вратарей? Ничего этого я не вижу, ничего этого не показывают.

Я вижу другое. Одно из самых чудовищных, мерзких зрелищ, которое приходилось видеть в жизни вообще; показанное подробно, даже бесстрастно, с замедлением в самых горячих точках, в самых жутких моментах, с беспощадной, холодной объективностью камеры, послушной оператору, стремящемуся запечатлеть массовую, бессмысленную жестокость людей.

Вот англичане что-то иронически-издевательское кричат итальянцам.

Пустая банка пива летит в итальянскую трибуну. Окровавленное лицо болельщика.

Итальянец перепрыгивает через барьер.

Его сминает толпа англичан.

Эта же толпа, топча друг друга, лавиной катится вниз.

Драка в секторе, где сидят итальянцы. У англичан в руках бутылки, вырванные из трибун балки.

Крик, огромный клубок катится все дальше. И вот уже рушится трибуна, давя людей.

Это хуже, чем война, там есть, хотя бы с одной стороны, осознанный смысл сражения, здесь его нет.

Люди под бетонными плитами судорожно, беспорядочно копошатся.

Бегущие полицейские… Вставший в тревоге и недоумении стадион. Протяжный, непрекращающийся крик.

Англичане избивают тех, кто остался на трибуне, итальянцы вяло, обреченно отбиваются.

Футбольное поле, отгороженное бортиками, яркими бортиками в рекламе. Здесь все для вас, господа болельщики, радио «Филипс», сигареты, обувь «Адидас», сладкое пиво — все для вас, господа болельщики… Синие, красные, черные надписи над зеленым, ровно подстриженным газоном поля.

А санитары уже толкают носилки в люки белых машин, носилки, покрытые простынями.

Вот такой футбол.

Матч все-таки состоялся… Итальянский клуб выиграл 1: 0.

Как могли играть футболисты и как могли смотреть болельщики после всего этого, трудно представить.

Однако играли.

«Матч состоится в любую погоду» — так гласит одна из заповедей футбола.

Все равно будут играть, рычать, свистеть, когда возникнет голевая ситуация, острый момент. В этот раз болели тише, чем обычно. Итак, итальянцы отомщены. Десятки убитых отквитаны одним победным голом.

Впрочем, надо отдать должное операторам — они не показали этот позорный матч.