Оправдание невиновных

Впрочем, зона была не «строгая», а «общая», и порядки тут были не то чтобы домашние, но вполне человеческие. Когда на вопрос «вам командировку каким числом отметить?» Арина забубнила что-то невнятное про «я пока так», лысоватый добродушный начальник «объекта» только кивнул понимающе:

— У вас тоже экономию наводят? Да ничего страшного! Поговорить надо — поговорите. Все устроим в лучшем виде.

Устроили их и впрямь «в лучшем виде». Лысоватый Степан Филиппович даже чай организовал в выделенном Арине небольшом кабинетике, она так и не поняла, кто им владел — не то начальник караула, не то его помощник. Комнатка выглядела бедненько, но уж всяко лучше промозгло бетонной коробки допросной камеры.

Гулявкина привели в наручниках, но сняли их без возражений и так же, без возражений, оставили их вдвоем — парень числился тихим.

Он и выглядел тихим. Пришибленным. Не забитым — таких Арине повидать пришлось — а именно пришибленным. Жил себе человек, жил, может, не слишком благопристойно, но, в общем, не хуже многих. И вдруг — раз, вся жизнь наизнанку и вдребезги.

Пока она размышляла, с чего лучше начать разговор, Гулявкин устроился поудобнее на стуле, растер запястья, взялся за кружку с чаем — обеими руками — с видимым удовольствием отхлебнул, поставил, опять поднял, уже одной рукой… Понаблюдав с минуту за этим размеренным действом, Арина нахмурилась:

— Погодите… Вы что, левша?

— Ну левша, — угрюмо подтвердил Гулявкин. — У меня правая рука вообще не очень, как в детстве сломал. Что, теперь и за это сажают?

— Да нет… — медленно, еще сама себе не веря, проговорила Арина. — За это — нет. А в каком смысле — не очень?

Гулявкин поднял правую руку — невысоко, подвигал туда-сюда, тоже с явным затруднением. Притворяется или взаправду? Надо медицинскую экспертизу назначать, автоматически подумала Арина, с рентгеном и так далее, чтоб специалисты определили, действительно ли подвижность плечевого сустава нарушена и насколько. Словно и впрямь составляла запрос на экспертизу. Словно не в колонии с осужденным сидела, а в своем кабинете с подозреваемым.

Может, зря она вообще так за это уцепилась? Ну левша, ну правая рука плохо двигается…

— Подождите немного, ладно? — улыбнулась она как могла дружелюбнее. — Подождете?

— Куда ж я отсюда денусь? — хмыкнул тот.

Ожидавший в коридоре конвойный удивился:

— Уже все? Так быстро?

— Ой, нет, что вы! — она затрясла головой. — Мне просто позвонить нужно. Срочно.

— А! — конвойный шагнул в кабинетик, где оставался Гулявкин, махнув рукой на дверь наискось. — Это вон туда, пожалуйста.

Только бы Плюшкин ответил, мысленно молилась Арина, тыкая в телефонные кнопки, а то все-таки выходные, мало ли…

Но ей и тут повезло — судмедэксперт взял трубку уже после четвертого звонка.

— Семен Семеныч! — завопила Арина. Завопила не потому что связь была плохая, а потому что очень уж обрадовалась. — Помните, я вам недавно протоколы вскрытия приносила?

— По мальчику? — моментально вспомнил тот.

— Да, да, — заторопилась она. — Как вы думаете… нет, я помню, что вы всегда говорите, что вы не ясновидящий, но… Там ведь какая картина, по вашим же словам выходила: мальчика, видимо, ударили, и он, отлетев, стукнулся о какой-то угол. Так?

— Ну… — непонимающе протянул Плюшкин.

— Семен Семеныч, а можно сказать, с какой стороны его ударили? Ну хотя бы в качестве предположения?

— А чего ж предположения, — хмыкнул он. — Там на левой скуле вполне явственная гематомка зафиксирована.

— На левой? — у Арины словно сердце оборвалось. — То есть его слева ударили?

— Ох, Вершина, я тебя прямо люблю, — засмеялся тот. — Ну конечно, слева. Но если ты пытаешься спросить — не левой ли рукой, то ответ будет отрицательный. Ты что? Если ты напротив кого-то стоишь, какая щека визави попадет под твою левую руку?

— Ой. Правая?

— Вот именно.

— То есть мальчика ударил правша?

— На сто процентов не поручусь, но вероятнее всего, — подтвердил эксперт. — Нет, ну, конечно, всякое бывает… — в трубке похмыкали. — Но там же, как я понимаю, не драка, когда всеми руками-ногами машут. Один удар? Причем, как бы это попонятнее… рефлекторный. На уровне инстинкта. Ну вот ты правша, и если ты будешь от чего-то отмахиваться или там пощечину давать, если не задумываясь, что называется, на автомате, то размахнешься именно правой рукой. Рефлексы — великая вещь.

— Ну да, — Арина покивала головой, словно Плюшкин мог ее видеть. — То есть левша маловеротяен?

— Исчезающе маловероятен. А сидит-то по этому делу, насколько я понимаю, левша? Ты в колонию, что ли, поехала?

— Семен Семеныч! Только Пахомову не говорите!

— Вот прямо сейчас позвоню и доложу, — буркнул Плюшкин. — С толком хоть прокатилась? Сидит-то за убийство левша, да?

— Точно. Мало того что левша он, причем ярко выраженный, не амбидекстр какой-нибудь, у него вообще правая рука плохо двигается после давнего перелома. Представляете?