Оправдание Острова

Насельники монастыря впоследствии рассказывали, что весть о Константиновом родословии Евфимий встретил с тяжкими очами и будто бы даже объявил, что обшарил дупло со всем тщанием, но больше в нем ничего не было. Возражений его, однако же, никто за пределами монастыря не услышал, ибо по прошествии двух дней князь Евфимий скоропостижно скончался.

Парфений

Дальнейшее молчание оленя Евфимий оправдывал тем, что главное в своей жизни животное уже сказало. Что, собственно, оно могло добавить к уже произнесенному? Относительно свежести хартии князь резонно возражал, что сравнить найденный им документ не с чем, потому что других древних свитков на Острове нет.

Когда в результате счастливой находки выяснилось, что Константин ведет свой род также от Августа, некоторым показалось, что два документа вошли в противоречие. На самом же деле родословие Константина предполагало компромисс: говоря о зачатии Константинова предка Августом во вторую ночь, оно не исключало того, что в первую ночь расторопный император успел зачать предка Евфимия.

Сын и наследник Евфимия Прокл на компромисс, однако, не пошел и делиться родством не стал.

В Константиново лето двадцать восьмое падали с небес камни и пепел цвета крови. Видение всех устрашило, так как не предвещало ничего хорошего. На ощупь камни были горячи, а иные до того раскалены, что в Городе от них загорались дома.

Через год после этого с небес стали падать небольшие серебряные слитки. И хотя были они холодны, подбирать их боялись, ведь никто не знал, какой силой они сброшены. Несколько отчаянных людей стали их собирать, и все смотрели на них со страхом. Ничего, однако, с ними не случилось, кроме того, что они разбогатели. И многие им тогда позавидовали, иеромонах же Авксентий сказал на девяносто шестом году жизни своей:

Мы еще посмотрим, чем всё это кончится.

И все успокоились.

В лето тридцать девятое Константина князь Прокл, старший сын Евфимия, пришел во дворец Константина. Там он объявил, что их род имеет преимущество перед родом Константина, ибо Ираклий, его предок, был зачат Августом на день раньше Романа, предка князя Константина. И очи Константина, по словам окружавших его, также были тяжкими, и в них отразилось желание отправить Прокла в монастырь.

Прокл же молча показал на окна, и всем стал явен доносившийся с площади гул, как бы от перекатывающихся морских волн. Это были, однако, не волны, а людская толпа, пришедшая с князем Проклом ко Дворцу. Она гудела и бурлила, и все подошли к окнам и безмолвно смотрели на нее.

И тогда князь Константин улыбнулся, и взял Прокла за руку, и усадил на высокий стул. Сам же продолжал стоять у него, сидящего, за спиной.

Сказал:

Брат мой, не ночь зачатия существенна, но день рождения. Илария же родила раньше Мелании на две недели, и ты это знаешь.

Прокл этого хотя и не знал, возразить ничего не мог. Он хотел было встать, но князь Константин опустил ему на плечи свои ладони и возбранил это сделать.

Сказал:

Я называю тебя братом, ибо мы восходим к одному предку, августейшему императору Рима. Вижу, что не хватает тебе почета, которого ты достоин по праву рождения твоего. Отныне назначаю тебя наперсником моим, и будешь ты ежедневно делить со мною трапезу.

Такова была сила в ладонях его и речах, что князь Прокл не смог ни встать, ни отказаться. И с тех пор делил с Константином трапезу все дни, хотя дней этих было немного, а именно три. На третий день князь Прокл почувствовал после обеда дурноту и к вечеру преставился.

На рассвете следующего дня в южной части Острова стали собираться вооруженные люди. Судя по их речам, они не верили в естественную смерть Прокла и не скрывали своего намерения за эту смерть отомстить. Уведомили Фрола, младшего брата князя Прокла, но он заверил их, что месть свершится над виновным и без людского участия.

Ближе к полудню положение изменилось. Князь Фрол сам вышел к толпе, и лицо его было мокрым от слёз. Сказав, что пришло время осушить слёзы (и осушив их), Фрол призвал собравшихся к решительным действиям, хотя и не объяснил, что именно имеет в виду. Не дожидаясь объяснений, князь Константин приказал своему войску готовиться к походу на Юг.

Через малое время состоялось отпевание князя Прокла. Епископ Острова Феофан запретил появляться там вооруженным людям, разъяснив, что оружием покойного являются отныне его добрые дела, которыми и берется Царство Божие.

Князь Фрол требовал отпевать раба Божия Прокла как убиенного, но епископ ему в этом отказал, поскольку не было убийству прямых подтверждений.

Князь же Фрол, показав на посиневшее лицо покойного, закричал:

Это ли не подтверждение, и кто скажет мне, что я ошибаюсь?

Предоставь расследование Тому, Кто никогда на ошибается, ответил Феофан, а ныне смирись и скорби.

Фрол же, скорбя, не смирился, и еще не стихли последние слова надгробных песнопений, как он бросил в лицо Константину тяжкое обвинение.

Князь Константин, как бы справляясь с гневом, помолчал, а затем произнес: