Когда же Парфений сошел на берег, его встретила толпа женщин, кричавших и рвавших на себе волосы. Они умоляли сохранить их мужей, сыновей и братьев, говоря, что император могуч и любое противостояние ему бесполезно. Протягивали руки в сторону Моря, и призывали Парфения сравнить два флота, и говорили, что рядом с флотом императорским островной неразличим. И тогда Парфений спросил у них:
Готовы ли вы жить под властью чужеземцев?
Мы готовы просто жить, сказали женщины.
И Парфений молча смотрел на них, и никто не знал, о чем он думал.
Два дня оба флота стояли друг против друга, а на третий прибыли послы от Никифора. Император уведомлял Парфения о том, что войско его не будет бездействовать бесконечно и что оно готово к взятию Острова. Он предлагал князю встретиться, предупреждая, что встреча будет первой и последней.
И вскоре от каждого из флотов отделилось по кораблю, и, сблизившись, встали борт к борту. И князь Парфений, и император Никифор беседовали, не покидая своих кораблей, и никто не слышал их беседы, поскольку, блюдя свою безопасность, уговорились они, что палубы будут пустыми. С иных судов было видно, как стояли они каждый у своего борта, но императорский корабль был значительно выше, так что Никифор смотрел на Парфения сверху вниз, и было в том нечто большее, чем разница в высоте бортов. Император говорил что-то, указывая на Остров, а Парфений стоял неподвижно, только волосы его трепало ветром. Так они беседовали долго, а потом князь наклонил голову, и его корабль начал медленное движение в сторону берега.
На берегу Парфения встретила толпа, которая ждала его слова. Но слово не сходило с его уст. И все отчего-то подумали, что начинается война, и кто-то из женщин закричал:
Не дай погибнуть, ведь ты нам вместо отца!
И тогда Парфений сказал:
Вы не погибнете. Но отец вам отныне император Никифор.
Уходя, показал на море. И все увидели, что островные корабли развернулись в сторону берега, корабли же императора также пришли в движение. Через малое время стало понятно, что флот Никифора держит курс на Остров.
Утром следующего дня императорские войска из гавани двинулись в Город. Их встречали молчанием, и не было в этом молчании радости, однако же и ненависти тоже не было, одно лишь удивление. Городские ворота оказались открытыми, и они вошли в них вместе с поднятой в дороге пылью, и шлемы их уже не блестели как прежде, но блестели лица, которые заливал пот.
За воротами встретил их один лишь Амвросий, который представился войску как эпарх Города. При виде Амвросия императорские воины опечалились, говоря друг другу, что если так выглядит городской эпарх, то что же могут представлять собой здешние нищие.
Амвросий же сказал:
Что-то мне подсказывает, что сии шлемоносцы здесь надолго, но где же, ради всего святого, мы разместим такое количество металла и пыли? Боюсь, многим в граде сем придется потесниться.
Что в самое скорое время и нашло свое подтверждение.
Парфений
Вспоминаю те дни как самые, может быть, трудные в моей жизни. Все беды и унижения, которые нам с Ксенией пришлось пережить много лет спустя, были бедами личными и касались только нас. Тогда же я отвечал за весь Остров.
Мне пришлось делать свой выбор там, где, строго говоря, лучше было бы не выбирать. Я угадывал одну из рук того, чьи обе руки были пусты. К несчастью, у меня даже не было права отказаться от выбора. Состоял он, как водится, в том, следует ли
В первом случае надо было просто пустить вражеские корабли в островную гавань и открыть ворота Города.
Во втором случае нас ждали война и смерть – много смертей. А затем, вероятно, всё то, чем грозил нам первый случай, потому что воевать с Никифором мы смогли бы недолго. Если бы дело касалось меня одного, я бы оказал сопротивленье – для того хотя бы, чтобы потом не было стыдно.
Я много думал до принятия решения и продолжал думать после него. Моим решением было сдать Остров императору.
Император был волевым человеком. Он жаждал получить Остров и получил его. Теперь он мертв, и более не испытывает жажды. Женщины, просившие меня о сдаче, боялись за своих мужчин. Теперь они тоже мертвы и ничего не боятся.
Ксения
Готова подтвердить, что более трудного времени в жизни Парфения не было. Еще до первого посольства Никифора развитие ситуации было вполне предсказуемо. Когда Парфений говорит, что много думал о своем решении, он имеет в виду годы, прошедшие от возвышения никифоровской империи до ее вторжения к нам. И продолжал взвешивать свое решение многие годы спустя. По-моему, он занимается этим и сейчас.
Окончательно он решился на это, когда увидел толпу женщин, умолявших не отнимать у них мужчин.