Определение берега

А ты подумал, жирши[31]

Жаппас,что песня — жир[32],
соловей — булбул[33]?
Все чаще жирных поэтов у нас
народ-реалист называет
пул-пул[34].
И вот Аллан пришел вершить намаз,
в слезах, в чалме распущенной
и с грубостью,
что жизнь поэта —
ярче, чем алмаз,
и дорога своей алмазной хрупкостью.
Аман из тех, кто понимает стыд,
мой стих, как штык,
и нет стиху святых.
Жизнь сокращают мне;
но не стихи,
в сердца они уходят,
как штыки.
Я помню долг другой,
великий долг!..[35]

…Наука — вещь серьезная. Могут ли цифры и формулы быть поэзией? Что такое нуль с точки зрения научной? Ничто. А поэзия говорит— нечто. Это конечная цель определенного этапа развития.

К форме нуль стремится все — скалы обтачиваются временем в валуны, угловатая космическая глыба стала земным шаром. Слова круглеют, и ракета в разрезе круглая — так легче взлететь, и бомба — так легче падать, И тело круглеет, и головы круглые, и рты в крике, и глаза вытаращены. Впрочем, что его описывать: нуль —это нуль. Пустота пустот.

Вот все, что я хотел сказать о круглом поэте Жаппасе!..[36]

Упр. 3. ЗНАК АМАЗОНОК

(Как возродить любовную лирику)

Меня часто спрашивают поклонники: «О чем пишешь, дорогой Аман?» Я отвечаю несложно: «О чем пишется». Каждое утро ставлю себе определенную задачу.

Вот и сегодня, накануне 8 марта, я обязан подумать на тему: «Чадра или не чадра?» Эксперимент с эмансипацией затянулся. Результаты уже не пугают. Мы привыкли. Равнодушие — друг любви.

I
В комнате — солнце,
конфеты из сои.
Собака глядит на конфету,
скучает,
глажу ей спину ногой босой,
листаю газеты за чашкой чаю,
Снова — акции и падения,
в странах Азии перевороты,
нет ни в одной министерств
нападения,
множество — министерств обороны…
Откуда же войны, простите, берутся?!
Дерутся гегели и конфуции,
полосы гордости,
строчки конфуза,
ребусы глобуса и кроссворды,
о свадьбах ни слова —
разводы, разводы…

II

Я сложность духа меряю простыми
реалиями:
мельницами — ветер,
свет — киловаттом,
тяжесть — мегатонной.
Ай, строфы цифр, эпосы речей!
До сердца допустили мы врачей,
узнали анатомию мадонны.
Эпоха бесподобных лесорубов,
ткачих всеправых,
и зачем вам Рубенс,
когда полотна гениальней красок!
Идеализма где-нибудь украсть бы.

III

Сто тонн на каждого из нас приходится. "
Сто тонн тротила. Может, опечатка?
Сто тонн «наполеонов», не взрывчатки,
тортов?
Хотя и это пригодится…
Придет в субботу дядя-спекулянт.
«Чего продать? На барахолку еду».
«Почем тротил?» — спрошу.
Он вынет прейскурант,
«Такого барахла
тут,— скажет,— нету».
А я ему: «Есть девяносто тонн».
(Десяток тонн на черный день оставлю).
«Хоть по рублевке!»
Обалдеет он:
«Да что ты!.. Я тебе по трешке ставлю!»
Газет он не читает, глупый он.
У самого (не знает) —
сотня тонн.

IV

Та, которая коллекционирует кактусы, вчера говорила, трепетно поглаживая себя по бокам:

— Почему это у мужчин, когда они на меня смотрят, жадные тигриные глаза?

У самой при этом были рысьи. Ее сослуживица, унылый реликт феодально-байской эпохи, неуважительно ухмыльнулась. Рысь переключилась:

— Почему ты за собой не следишь, Гюль? Ты так неряшливо одета, платье длинное, какие-то браслеты, монисты!.. Муж тебя оставит, если ты…

— Не бросит! — не отрываясь от гроссбуха.— Он за меня три тыщи уплатил. Новыми.

И щелкнула счетами.

Веселая Рысь превратилась в ничейную кошку. Редко можно наблюдать такое непосредственное действие слова.

Я человек современный, прогрессивный, можно сказать.