Опричник

— Не смей! — выпалила испуганно Людмила из последних сил. — Если ты любишь меня, как только что сказал и тебе хоть немного жаль меня, ты не сделаешь этого. Ты ведь не откажешь мне в единственной моей просьбе…

— Но я не смогу без тебя, пойми, — трагично пролепетал он, сникнув, и понимая, что не пойдет против ее воли, как бы ему не хотелось это сделать.

— Сможешь и будешь! Ибо я так велю! Я давно устала от жизни, а у тебя все еще впереди…

— Прости меня… исполню, как велишь…

— Пойми, Мирон, я давно мертва душой, во мне не осталось ни чувств, ни желаний… А ты достоин любви… Прости… Я не смогу тебе ее дать в полной мере, как ты того заслуживаешь… и если ты говорил теперь искренно… прошу — дай мне уйти спокойно…

Он чуть остыл, и его лицо стало смертельно бледным. Взор его потух, и он лишь спустя минуту безжизненно выдохнул:

— Иди…

— Еще одно… — прошептала она уже из последних сил. — Чую, что мой конец близок. Но я должна открыть тебе последнюю тайну…

Она еле могла говорить, ибо ее лицо стало таким дряхлым, что кости уже почти стали распадаться и мышцы не двигались.

— Я была в тереме царицы Марфы в ту ночь, когда она умерла. Хотела рассказать ей о Чаше, которая может исцелить ее болезни. Ведь надо было как-то заставить тебя начать поиски Чаши... Я надеялась, что по приказу царицы ты сделаешь это... Но я пришла слишком поздно и ее уже отравили и она умирала. Почти в полночь это было…

— Так у покоев царицы ты была? Это твой черный плащ я видел? — опешил вновь Мирон.

— Да.

— Я подумал, что ты призрак. И куда ж ты делась потом?

— Спряталась в дверном выступе, когда ты с отцом говорил… А потом я тайком к царю пошла и рассказала ему Чаше…

— Ясно…

— Так вот, Миронушка, — она чуть сглотнула. — Серьги жемчужные, что на царице в ту ночь были, через них отрава была. Найди того, кто подарил царице их на свадьбу и найдешь убийцу истинного и отца своего спасешь…

— Так это ты ПрОклятый ангел, про которого вещал дух царицы после кончины?

— Да. Прости, что раньше не могла открыть про серьги эти… вы бы с Василем сразу же разоблачили меня.

— О, благодарю тебя, любушка! — пролепетал благоговейно Мирон, понимая, что теперь уж точно он сможет оправдать отца и вызволить его из застенка.

— Я благодарна тебе за все…— вымолвила она едва слышно, ощущая, что умирает. — Мое сердце навеки с тобой, милый… прощай…

Ощущая последние мгновения дыхания жизни, Людмила вновь устремила свой взор на солнце, ослепляющее и великое. Ее ладони ощущали мягкие стебли травы и сиреневых цветов, а запах иван-чая наполнял ее ноздри. Ей казалось, что она маленькая девочка, как когда-то давно в детстве и, словно играя, лежит на лужайке, безмятежная и радостная. Еще незнающая, всей безжалостной и жестокой картины окружающего мира, который был так несправедлив и беспощаден к чистым душам, ломая их и ставя в условия дикой борьбы, для того, чтобы выжить или умереть. Нет, теперь ее душа была спокойна, как когда-то давно, в далеком безоблачном детстве. Она блаженно улыбнулась и, закрыв свои яркие очи, испустила последний вздох…

И тут Мирон невольно заметил, как некий едва видимый яркий золотистый шар взмыл ввысь и скрылся в поднебесье. Он понял, что душа Людмилы отправилась туда, куда так жаждала уйти уже более двух сотен лет и не могла, искупая свою вину за безумную любовь. Но сейчас она была свободна, и Мирон, задрав к небу голову, смотря ей в след, глухо c горечью прохрипел:

— Ты моя… я жду тебя… возвращайcя…

Сабуровы доставили Чашу в Москву. К тому времени, царь Иван Васильевич, заподозрив неладное, уже вызволил Ивана Михайловича Сабурова из “каменного мешка”. Было ли это случайной доброй волей и желанием государя или же Чаша поспособствовала этому, но едва приехав в отчий дом, молодые люди сразу же узнали, что батюшка дома. Его пока оставили под домашним арестом, и ему не позволялось покидать свой двор. После нескольких страшных месяцев заточения в сыром, темном и земляном “мешке”, здоровье Ивана Михайловича пошатнулось и, теперь знахари делали все возможное, чтобы исцелить его. В тот же вечер по приезду, Мирон отдал чудесную Чашу старцу Радогору, и тот немедля передал ее царю. А спустя два дня, Мирону удалось добиться аудиенции у царя. Сабуров рассказал об отравленных серьгах, которые были подарены царице. Удивившись и тут же почуяв след настоящих виновников гибели его любимой молодой жены, Иван Васильевич немедля приказал найти и арестовать истинных отравителей. Мирон же удовлетворенный тем, что его отец оправдан, со спокойным сердцем за отца покинул царский двор.

Однако, когда молодой человек выехал на улицу, он вдруг натолкнулся на двух незнакомых монахинь, которых едва не сбил своим жеребцом, и вмиг его существо стало сумрачным и беспокойным. Он отчетливо понимал, что уже никогда он не сможет полюбить более никого и завести семью и детишек, ибо его сердце однолюба навсегда осталось там, на поляне среди сиреневых пахучих цветов, в том месте, где исчезло тело той, которая навсегда заполонила своими зелеными очами его суровое неприступное сердце воина…