Опричник

Экран коммуникатора потемнел, и я, поднявшись из-за стола, подошел к забранному тяжелой бронестворкой окну. Короткое нажатие на клавишу, и стальные пластины словно нехотя поползли в стороны, открывая вид на все еще несколько захламленный после боя двор базы. Сигарета будто сама собой прыгнула в руку. Пальцы привычно щелкнули, выдавая небольшой огонек, и автоматически заработавшая вытяжка сердито загудела, втягивая в себя тонкие завитки поднимающегося вверх дыма.

От разрывающих голову не самых радостных мыслей меня спас звонок наконец освободившегося Бестужева. Со всем вниманием выслушав новости и все мои домыслы, Валентин Эдуардович немного помолчал, после чего неожиданно усмехнулся.

– Взрослеешь, Кирилл, – прогудел он, и я опешил. А Бестужев, словно не обратив внимания на мою реакцию, продолжил: – Раньше ты бы уже рванул наказывать всех причастных, а теперь вот советуешься… Отрадно видеть.

– Валентин Эдуардович! – воскликнул я, но договорить не успел, Бестужев меня перебил.

– Ладно-ладно, не кипятись, – махнул он рукой и моментально посерьезнел. – Добужского передашь моим людям…

– Не выйдет, Гдовицкой уже обещал ему свободу, – вздохнул я.

– Твою… – цыкнул зубом Валентин Эдуардович и протянул совершенно непередаваемым тоном: – Ну, Самура-ай…

Глава 6 Ответственность и безопасность

Если взятые в плен наемники «Белого орла» считали, что смогут бездельничать, пребывая у нас в гостях, то они глубоко ошибались. Стоило нам договориться с Добужским об условиях выкупа, как люди Толстого тут же припахали пленников к наведению порядка на базе. И дело пошло.

На ликвидацию всех последствий скоротечного боя ушло всего два дня, что немудрено, учитывая количество бесплатной рабочей силы, появившейся в нашем распоряжении. И надо сказать, пленники даже не думали роптать на такое… непрофильное использование их умений и талантов, особенно после того, как командир довел до них суть наших договоренностей. Так что и копали пленнички без ворчания, и мусор таскали, и секции ограждения меняли без споров и недовольства. За что утром третьего дня и были отпущены на свободу.

Впрочем, «отпущены» – не то слово. Казалось бы, открыл им ворота и вот бог, а вот порог, шагайте себе по холодку, вояки незадачливые, хоть до самой своей разлюбезной Польши. Так, да не так. По закону-то Рогов должен был бы сдать их полиции, а не отпускать вооруженных преступников свободно шататься по Червоннорусскому воеводству. За такое, если кто узнает, можно и самому присесть. А потому было решено перебросить отряд бывшего противника на сопредельную территорию и уже там отпустить их на все четыре стороны.

Получилось как в загадке про волка, козла и капусту. Сначала я аэродином забросил на подобранное в окрестностях Сигету-Мармациея место высадки пленников контейнеры с их личным оружием, над которым целый вечер колдовал Вячеслав, приводя его в должное состояние и комплектуя согласно имеющимся договоренностям. И лишь затем, выставив для охраны доставленного груза сестричек Громовых в «Визелях», я отправился обратно на базу, где посадил в брюхо шлюпа остатки отряда «Белый орел» и, доставив их на точку, выгрузил в доброй сотне метров от контейнеров со стрелковкой… от греха подальше, так сказать.

Долгих прощаний не было, не лучшие друзья расстаются все же. Да и Добужский поглядывал на забирающихся в трюм шлюпа девчонок с изрядной опаской. Не верил, скотина, что «Гремлины» действительно сдержат обещание. Зря. Пусть меня откровенно не устраивает договоренность Гдовицкого, но нарушать данное от имени отряда слово я не намерен.

– И что, мы действительно вот так просто их отпустим? – неверяще спросила Мила, устраиваясь рядом со мной в кресле второго пилота. Шустрая! И когда только успела сменить ЛТК на легкий спортивный костюм?

– Именно, – кивнул я, поднимая аэродин в воздух. – Владимир Александрович заключил с Добужским честную сделку, не без выгоды для нас.

– Это ж сколько пшеки заплатили? – протянула Мила.

Вместо ответа я вручил ей бумажку, полученную от майора «Белого орла». Девушка недоуменно взглянула на меня, но уже в следующую секунду в ее глазах мелькнуло любопытство, она споро развернула сложенный вчетверо лист и… растерянно хлопнула ресницами.

– И… что это?

Честное слово, она произнесла это таким тоном, что перед моим внутренним взором тут же возник кот Матроскин. «Ну… и что это… за народное творчество?» Ха.

Кое-как сдержав ухмылку, я аккуратно извлек из тонких пальцев Милы листок и, вновь сложив его, убрал в нагрудный карман.

– А ты сама как думаешь?

– Герб… знакомый, – нахмурилась Громова. – Точно! Я видела такие же на деталях «Мавров», которых наши технари сейчас курочат.