Опричнина. От Ивана Грозного до Путина

Вот только соотношение… Аттила претендовал в том числе и на владычество над самим Римом, он прямо писал римскому императору в 450 г., что считает себя его повелителем[910]. Претензии Батыя – уже скромнее, он прошел с войском в 1241 г. только Восточную Европу от Польши до Балкан (примерно те же страны, которые в 1945–1989 гг. находились в сфере влияния СССР). Иван же Грозный проделал куда более быструю эволюцию от «Аттилы» до самого себя. В начале «опричного поворота» он, как мы помним, мечтал ни много ни мало о «Новом Риме» и о верховенстве над Европой, начать же предполагал с Германии. А вот уже в 1572 г. Он всего лишь хочет поделить с «римским цесарем» Польшу. Еще через два года он уже готов «в крайнем случае» видеть Эрнеста и королем Польским, и великим князем Литовским. Наконец еще без малого десять лет спустя он уже зовет Габсбурга на «ордынский» престол. Что же, времена, когда кочевники превосходили оседлых как воины, уходили в прошлое…

Амбициям это, впрочем, не мешает. К концу 1570-х гг. царь уже и римского «цесаря» братом не считает (хотя, возможно, тут сыграла свою роль неудача переговоров о союзе), так как тот – государь выборный и «на своем царстве урядник»[911]. Мелких германских государей он вообще третирует как родных бояр – все рабы и рабы, никого, кроме рабов[912]. И от шведского короля требует (еще с 1550-х гг.) вести переговоры не с ним, с царем, а с наместником Новгорода. Как Аттила… Тот при личной аудиенции заявил римским и византийским послам (в 448 г.), что «полководцы царя (византийского императора. —Д. В.) – его (Аттилы. – Д. В.) рабы, а его полководцы равны царствующим над римлянами»[913]. Текст великоханского послания к римскому и византийскому императорам 450 г. в комментариях тоже не нуждается: «Аттила, мой и твой повелитель, приказывает тебе приготовить дворец к его прибытию»[914].

Иван Грозный отказывался (до первых поражений 1579 г.) называть Стефана Батория «братом», сидя спрашивал польских послов о королевском здоровье, а также публично заявлял, что его бояре Трубецкой и Мстиславский – ровня польскому королю. Помимо всего прочего, обратим внимание, Иван Грозный снова пенял Баторию на то, что его подданные «верят в иконоборческие ереси люторские». Примерно в таком же духе, как мы помним, десятилетием-двумя ранее царь разговаривал и со шведским королем[915]. А при первой встрече с Антонио Поссесвино царь принял иезуита в «тиаре намного роскошнее папской».

Такое поведение царя, впрочем, не помешало (после первых же серьезных неудач!) обращаться с униженными просьбами о мире к Стефану Баторию и безропотно выслушивать его письма. Вернее, чванство и унижение чередовались по мере того, чья брала. Так, в мае 1581 г., надеясь, как уже сказано, на миссию Поссевино, в ответ на требование Батория о контрибуции Грозный ответил, что требовать возмещения убытков – «басурманский обычай»[916]; судя по ответу Батория, царь попрекнул его и вассальными отношениями с турецким султаном в качестве трансильванского князя.

Представляется интересным привести ответ Батория: «Как ты смел попрекать нас басурманством, ты, ты, который кровью своею породнился с басурманами, твои предки (а может, не только предки. – Д. В.), как конюхи, служили подножками царям татарским, когда те садились на коней, лизали кобылье молоко, капавшее на гривы татарских кляч! Ты себя выводишь не только от Пруса, брата Цезаря Августа, но еще производишь от племени греческого. Если ты действительно из греков, то разве от Тиэста, тирана, который кормил своего гостя телом его ребенка. Ты не одно какое-нибудь дитя, а народ целого города (да не одного. – Д. В.)… губил, разорял, уничтожал… Где брат твой Владимир? Где множество бояр и людей? Побил! Ты не государь своему народу, а палач; ты привык повелевать над подданными как над скотами, а не как над людьми! Самая величайшая мудрость: познать самого себя; и чтобы ты лучше узнал самого себя, посылаю тебе книги, которые во всем свете о тебе написаны; а если хочешь, еще других пришлю… Ты довольно почувствовал силу нашу, даст Бог, почувствуешь еще! Ты думаешь: везде так управляют, как в Москве? Каждый король христианский при помазании на царство должен присягать в том, что будет управлять не без разума, как ты. Правосудные и богобоязненные государи привыкли сноситься во всем со своими подданными и с их согласия ведут войны, заключают договоры, но ты этих вещей не понимаешь…» Далее следовало предложение во избежание пролития христианской крови сразиться на поединке, а завершалось это письмо так: «Курица защищает от орла и ястреба своих птенцов, а ты, орел двуглавый (ибо такова твоя печать), от нас прячешься!»[917]