Опричнина. От Ивана Грозного до Путина

Сколько всего было перебито при новгородском погроме народу? Таубе и Крузе говорят о 15 тыс., при этом Валишевский считает, что этим авторам, сообщающим о том, что Новгород стоит на берегу Волги, доверять нельзя[441]. Однако иностранцы того времени вполне могли перепутать Волхов с Волгой. Алессандро Гванини, натурализовавшийся в Польше итальянец, участник Ливонской войны, а позднее профессор Краковского университета, говорит о 2770 чел., но добавляет, что это – «кроме женщин и простого народа».

И. де Мадариага приводит цифру 36 тысяч[442], а «Псковский летописец» называет цифру 60 тыс., однако если последняя цифра – правда, то речь идет не об одном Новгороде (население которого составляло тогда примерно 30 тыс. чел.), но обо всех разоренных в том походе землях (до Новгорода, как мы видели – Клин, Тверь, Торжок и множество сел и деревень, после, как увидим – Нарва и другие города). Новгородская «повесть» пишет о том, что каждый день топили в Волхове по 1000 человек, редко когда по 500, а расправа продолжалась пять недель (очевидно, именно путем такого подсчета получила свои 36 тысяч Мадариага). А. М. Курбский пишет даже о 15 тысячах в один день[443], что недалеко от Джерома Горсея с его совсем уж фантастической цифрой 700 тысяч.

Р. Г. Скрынников считает цифру в 10–15 тыс. погибших сильным преувеличением. Он упоминает о казни 2200 человек, но добавляет, что гораздо больше погибло от опричных бесчинств[444]. Отметим, что «по 1000 человек, редко когда по 500» – в самом деле многовато, если говорить обо всех пяти неделях. Однако если город в целом стал подвергаться разгрому только в последние несколько дней, то вполне возможно, что в эти дни как раз по 1000 человек в день и топили, а в предыдущие дни – значительно меньше; таким образом, в целом 10–15 тыс. за пять недель вполне могло набраться. Как бы то ни было, в любом случае минимум несколько тысяч погибло, и это явно не считая жертв голода. Кроме того, как уже сказано, опричники истребляли хлеб и скот (не только монастырский), что вызвало страшный голод в Новгороде и окрестностях, когда доходило до людоедства и трупоедства[445]. В сентябре 1570 г. в городе, по летописным данным, похоронили в братской могиле 10 тысяч человек, но за зиму покойников стало больше, так что в мае 1571 г. пришлось рыть еще одну могилу. Это подтверждает версию, что от последствий погрома погибло гораздо больше людей, чем от него самого.

Однако вот вопрос: а 30 ли тысяч человек составляло население Новгорода? Есть сведения о почти 100-тысячном населении города, из которого 30 тыс. было убито, а 20 тыс. умерло от голода и чумы (о чуме чуть ниже. – Д. В.)[446]. Может быть, 30 тысяч – это население, оставшееся после погрома? То есть 30 тысяч убитых опричниками – скорее всего, преувеличение, а вот 50 тысяч жертв погрома и его последствий вполне могло набраться.

Короче говоря, из торговой столицы страны, Господина Великого Новгорода, он превратился во вполне заштатный городок. Само новгородское разорение описано многократно, не будем повторяться. Отметим только, что К. Валишевский сообщает о разорении всех окрестностей города на протяжении 200–250 верст[447].

И снова обратим внимание, что Дж. Горсей прямо называет разорявшее город опричное войско «татарским»: «Он (царь. – Д. В.) ворвался туда (в Новгород. – Д. В.) с30 тысячами татар и 10 тысячами своей охранной стражи…» После Новгорода «он пришел в Нарву (город, как уже известно, был русским с 1558 по 1581 г. – Д. В.)… отдав город на окончательное разграбление своей армии татар» (оба раза выделено мною. —Д. В.)[448]. А. А. Зимин утверждает, что имущество нарвских немцев при этом не пострадало[449], но лично мне в это плохо верится. Хотя бы потому, что и в самой Ливонии (в Дерпте, например) в те же годы гнобили всех подряд – об этом речь впереди. В общем, стоит, вероятно, согласиться с утверждением В. Куковенко о том, что это было не наказание «изменников-новгородцев» (чья действительная или скорее мнимая попытка «предаться» Литве и послужила предлогом для нашествия. – Д. В.), а очередной «ордынский» набег на русские (и не только на русские. – Д. В.) земли.