Опричнина. От Ивана Грозного до Путина

Уже говорилось, что утверждение А. Янова о 800 тыс. русских, уведенных в плен крымчаками в результате набега 1571 г.[895], отдает сильным преувеличением, но если и не 800, а 80, то все равно счет идет на многие тысячи и десятки, а иногда и сотни тысяч… Так, 80 тысяч жертв татарского набега 1571 г., по Н. И. Костомарову, вполне укладываются в 300 тысяч общих военных потерь по де Ту. Но это – только внешние потери. А сколько было внутренних – всех этих «Еремеек» и «Мелентеек», которых «лук пограбили опричники, скотину засекли, а сам с женой и детьми с голоду мертв (или «безвестно пропал»)…»? Бог весть?

Это все – деревня. Что касается города, то, например, население Москвы за 1520–1581 гг. сократилось более чем втрое – со 100 до 30 тыс.[896]. В Новгородской земле население к 1580 г. уменьшилось на 7%, в самом Новгороде – на 20% (с учетом того, что нам уже известно, эти цифры отдают преуменьшением, если население Новгорода действительно насчитывало не 30, а 100 тыс. чел. – то сильным преувеличением; впрочем, Новгород хоть крымский хан не сжигал. – Д. В.)[897]. Правда, К. Валишевский говорит, что и при боярском правлении (1538–1547) «города пустели, кто мог, спасался бегством»[898], но в это плохо верится, с учетом того, что, как мы видели в начале книги, вплоть до последней трети XVI в. страна находилась на экономическом подъеме.

Углич, Дмитров и многие другие города стояли обугленные и пустые, в Можайске было 89% пустых дворов, в Коломне – 92%.[899] В Устюжне-Железнопольской в 1567 г. 40 лавок принадлежало «лутчим» людям, 40 – «середним» и 44 – «молодшим» (очевидно, разделение имело место по степени состоятельности владельцев), в 1597 же году (т. е. через 13 лет после смерти Грозного, когда страна, как мы далее увидим, несколько оправилась после опричного погрома и стабилизировалась), «лутчих» торговцев в этом городе не оставалось вовсе, а «середних» было меньше десяти[900].

Интересно свидетельство некоего аббата Пиотровского, участника польской осады Пскова (напомню – единственного города, не пострадавшего или почти не пострадавшего от Опричнины): «Большой город, напоминающий Париж»[901]. Ну, Париж не Париж – население французской столицы уже тогда насчитывало 300 тыс. чел., но все же это свидетельство резко контрастирует со всеми без исключения свидетельствами, русскими и иностранными, о состоянии прочих «градов и весей» России последних лет правления Грозного. А. Поссевино тоже в беседе с Иваном Грозным называет Псков «лучшим из твоих городов»[902].

Упадок наблюдался и в масштабах торговых оборотов. Так, воска раньше вывозилось 50 000 пудов (800 тонн) в год, в царствование Федора – 10 000, количество вывозимого сала упало со 100 000 пудов до 3000; «очень упала» (неясно, насколько) также торговля льном и пенькой. Только мехов после присоединения Сибири стали вывозить больше (англичанин Дж. Флетчер, посетивший Россию в 1588–1589 гг., говорит о вывозе на сумму 500 000 рублей)[903]. В это время меха, похоже, стали играть для России такую же роль, как углеводороды для СССР и нынешней России где-то начиная с 1973 г.

В целом, по некоторым данным, население Центральной России за счет уничтоженных и бежавших (бежали, помимо Литвы, также на Волгу, на Дон, в Приуралье и т. д.) уменьшилось с 1550-х по 1580-е гг. на 25%[904], как это произошло и при Петре I, только при Петре – за 35 с лишним лет, при Грозном же – за 20–25. Выше я уже говорил о Сталине как все же самом гуманном из трех «великих душегубов» нашей истории. И действительно, с 1917 по 1953 г., т. е. за период, примерно такой же, как самостоятельное правление Ивана Грозного и Петра I (1547–1584 и 1689–1725 гг. соответственно), население России, несмотря на многомиллионные репрессии, все же выросло примерно на 20% (со 160 млн до 190 с небольшим). В общем, похоже на то, что в процентах от количества подданных и пропорционально срокам террористического правления Иван Грозный тем или иным способом «извел» больше народу, чем Петр I, Ленин и Сталин, вместе взятые.

Разорение было таково, что, по свидетельству посетившего страну в 1588–1589 гг. англичанина Дж. Флетчера, «все должно было окончиться не иначе, как всеобщим восстанием». Ну, или гражданской войной, которая «должна успокоить чувство смертельной ненависти, так взволновавшее страну из-за порочной политики и тиранической практики Ивана Грозного»[905]. Это «всеобщее восстание или гражданская война», вошедшее в историю как Смута, и разразилось 15 лет спустя…

Интересно, что королева Елизавета, дорожившая отношениями с Москвой (хотя бы потому, что правитель Годунов, уничтожив завещание Грозного, не превратил страну в вотчину ее врагов – Габсбургов…), запретила книгу Флетчера. Да-да, в те времена (и еще сто лет потом) и в свободной Англии была цензура. А в России книга Флетчера, кстати, еще и в царствование Николая I была запрещена, и за попытку ее издать инициировавшего это издание профессора лишили кафедры в университете (1845 г.)[906].