Опричнина. От Ивана Грозного до Путина

И потом, на Руси, как известно, большую роль в решении политических вопросов играло вече (что само по себе опровергает тезис о том, что князь якобы был «независим от народа» с киевских времен»), Р. Пайпс утверждает, что вече возникло в XI в. в более крупных городах, а до этого князья якобы пользовались властью «в духе средневекового торгового предприятия, не стесняясь ни законом, ни народной волей»[20], но утверждает он это, опять-таки ни на кого не ссылаясь, а если и допустить, что он прав, то ведь, например, и в Британии был полутора-двухвековой перерыв между приходом норманнов, упразднивших традиционную британскую свободу, и началом новой свободы в виде «Великой хартии вольностей» и парламента (с 1066 по 1216–1265 гг.); а ведь и на Руси основателями государства считаются (не будем здесь говорить, насколько правомерно) норманнские (варяжские) князья. Но при этом никто не спорит с тем, что участвовать в выборном самоуправлении всегда и везде имеют право только свободные граждане! В Древних Афинах, например, права посещать народное собрание были лишены не только несвободные люди, но и свободные неграждане («периэки»).

Единственную попытку установить на Руси самодержавную власть предпринял суздальский князь Андрей Боголюбский (годы правления 1157–1175; к тому времени политический центр Руси переместился из Киева во Владимиро-Суздальскую землю). Так, он перенес свою резиденцию во Владимир потому, что в Ростове и Суздале горожане избрали его князем на вече, вопреки воле его отца Юрия Долгорукого, и Андрей боялся, что память о вечевом избрании князя сделает его зависимым от подданных, почему и переехал в город, обязанный своим возвышением ему лично.

Андрей впервые предпринял попытку лишить самостоятельности Новгород, заставить его принимать назначенных им князей. И вообще, он хотел превратить других русских князей в пешки, которых он будет менять на княжении, ссорить и мирить по своей прихоти. Однако финалом такой политики стало полное фиаско с весьма печальным исходом лично для князя Андрея. Сначала он потерпел два поражения – под Новгородом и под Киевом, потому что насильно присоединенные к его войску отряды других русских земель не хотели сражаться за «тирана»; наконец, летом 1175 г. князь Андрей был вообще убит группой заговорщиков[21].

В. О. Ключевский писал об Андрее Боголюбском: «В первый раз великий князь, названный отец для младшей братии, обращался… не по-отечески и не по-братски со своими родичами… Эта деятельность была попыткой произвести переворот в политическом строе Русской земли (выделено мною. – Д. В.)… Князь Андрей… действовал не по-старому… желая быть «самовластием» (выделено мною: во времена Ключевского, как известно, слово «самовластие» было синонимом слова «самодержавие». – Д. В.) всей Суздальской земли»[22].

Оппонент А. Л. Янова И. Н. Данилевский в послесловии к яновской трилогии «Россия и Европа» (вышла в 2009 г. в трех книгах – «Европейское столетие России (1462–1560)», «Загадка николаевской России (1825–1855)» и «Драма патриотизма в России (1855–1921)») приводит Андрея Боголюбского в качестве примера того, что и до Ивана Грозного в Северо-Восточной Руси, очаге образования будущей России, было самодержавие[23]. В. В. Ильин тоже считает Андрея Боголюбского «первосамодержцем», от которого эта напасть (по крайней мере, в этом месте он самодержавно-деспотической тенденции на Руси явно не симпатизирует) на Руси и пошла: «От толчка, данного Андреем Боголюбским, перенесшим столицу из Киева во Владимир, устроительная деятельность покатилась по наклонной плоскости»[24].

Р. Пайпс считал, что самодержавные тенденции в Северо-Восточной Руси (историческое ядро будущей Великороссии) были предрешены еще до Андрея Боголюбского. По его мнению, в других княжествах Руси «население (славянское. – Д. В.) появилось прежде князей», тогда как в Северо-Восточной Руси «власть предвосхитила население, так как Северо-Восток был по большей части колонизирован по инициативе и под воздействием князей». До этого, мол, там жили только финно-угорские племена – мордва, меря, мурома, весь, чудь и т. д. В результате этого северо-восточные князья обладали такой властью и престижем, на которые сроду не могли рассчитывать их собратья в Новгороде и Литве (т. е. в вошедших в XIV–XV вв. в состав Литовского княжества русских землях, каковыми в указанное время стали территории вплоть до Смоленска. —Д. В.). Земля, по их убеждению, принадлежала им; города, леса, пашни, луга и речные пути были их собственностью, ибо строились, расчищались и эксплуатировались по их повелению. Такое мнение предполагало также, что все живущие на их земле люди были их челядью либо съемщиками; в любом случае, они не могли претендовать на землю и обладать какими-либо неотъемлемыми «правами» (кавычки Р. Пайпса. – Д. В.)»[25].