Опрокинутый купол

«В год 6746 от сотворения мира, – читал я, подвинув к себе старомодную, начищенную до блеска керосиновую лампу, – несметное войско, ведомое поганым ханом татарским Батыем и его воеводами Бурундаем и Субудаем-багатуром, подошло к граду Житневу, что скрыт был среди лесов дремучих, и обложило его, и взяло приступом, много народу побивши и учинив разорение великое. Но княгиня, правившая городом, и воевода, и челядь дворовая, и мастеровые, и сословия – обманули поганых, оставив свои бренные тела на земле, будто убитые, а сами, просветленные и чистые душою, вошли в сверкающие врата, кои указала им Пресвятая Богородица в милости своей, явившись им в образе хрустального шара… И апостолы в белых одеждах вели людей, что убоялись и сказали: не пойдем мы, ибо не знаем, что ждет нас, но сказано им было: не бойтесь, и обретете спасение…»

Некоторое время я сидел неподвижно, прикрыв глаза, видя внутренним взором то внимательное лицо отца Дмитрия, то незнакомый северный берег и всадников в развевающихся плащах, несущихся вдоль серой кромки прибоя, то – опять! – странноватые , глаза Владимира Шуйцева («Моцарт и Сальери – извечная тема». – «Нет, нет, никакой вражды и зависти. Посмотрите на фотографию!» – «Я видел собственный – труп – множественные ранения в грудь и живот…» – "Оставив бренные тела на земле…)

– От чего умер ваш дядя?

– От болезней, – вздохнув, пояснил отец Дмитрий. – Он ведь сидел в лагерях с 51-го по 58-й: кампания против религиозного одурманивания.

– А в документе упоминается имя мальчика?

Он нахмурил брови.

– Упоминается, но разобрать было нельзя. Только первые две буквы: «Ни…» или «Не…» Возможно, Никита или Никодим.

– Или Некрас, – тихо добавил я.

– Предатель! – гневно выкрикнула княгиня. Подлый предатель!

– Любимая, – хрипло проговорил князь Олег, падая на колени. – Как ты могла подумать…

– Стоп, – вздохнул Мохов.

Я сидел в дальнем от сцены, «нерабочем», уголке, оставаясь как бы невидимым со стороны: все были заняты своими делами, никто меня не замечал, принимая, возможно, за манекен для одежды. Только Машенька Куггель рассеянно кивнула мне, после чего подошла к Александру Михайловичу и принялась что-то энергично ему втолковывать, а он вяло отмахивался. Далее следовала сцена, стандартная для книг и фильмов про театр: главный режиссер, изнуренный тупостью актеров и вспомогательной челяди, а также выходками примадонны с прогрессирующей шизофренией, с размаху бросает на пол папку с текстом и широким шагом удаляется в буфет, откушать водочки и выпустить пар. Впрочем, ничего похожего: буфет в студии не работал со вчерашнего вечера, и Мохов ничего швырять не стал, ушел по-английски тихо. Ольга Баталова, красная лицом, зло переругивалась со своим партнером по сцене, комкая в руках псевдожемчужную кику. Ковер на полу в «горнице» сбился, кто-то из рабочих уже тащил по нему связку осветительных кабелей…

Машенька – как обычно, в свитере с широким горлышком, расстегнутом пуховичке, джинсах и полусапожках – слегка растерянно стояла посреди павильона, не зная, чем заняться в отсутствие Большого босса. Вспомнила обо мне (на безрыбье и рак – рыба), подошла, села рядом, приняв крайне озабоченный вид.

– Нервничает, – сообщила она, имея в виду Мохова. – Господи, он был великолепным помощником режиссера, одним из лучших. А теперь на нем лица нет. Еще схватит язву желудка… А вы здесь как, по делу?

Я пожал плечами. Что я мог ответить?

– А убийцу нашли?

– Вы прекрасно знаете, что нет. Убийца во время осмотра находился в зале. Все, кто был там, в данный момент здесь, перед вами. Никто не арестован.

– Значит, он тут, среди нас. Жутко, – она поеживаясъ. – Жутко находиться рядом с психом.

– Вы меня, что ли, имеете в виду?

– Почему вас? ЕГО…

– По-вашему, ОН ненормальный?

– Все преступники ненормальные, – сказала она сдержанно. – Кроме, разве что, профессиональных киллеров.

– Интересно.

– А что? Вот скажите, почему он стрелял именно из арбалета?

Решив проверить ее осведомленность, я осторожно ответил насчет того, что другого оружия у убийцы не оказалось под рукой, а выходить из студии было рискованно, вахтер мог обратить внимание…

Осведомленность ее оказалась на высоте, как и здравый смысл.

– Глупости. Сколько лет я работаю здесь, и мне бы в голову не пришло бежать за оружием в реквизиторскую… Просто бы не пришло! Можно ударить чем-то по голове, задушить шарфиком, в конце концов…

– Значит, у убийцы нестандартное мышление.

– У всех убийц стандартное мышление, – отрезала Машенька и фыркнула. – Вы считаете меня ребенком, да? Это все из-за моей внешности.

И повторила мой собственный вывод:

– Он точно знал, когда на экране свистнет стрела. И сам выстрелил в этот момент, иначе бы его услышали. Разве я не права?