Опрокинутый купол

– Вот и я подумал о том же. Но самое странное – он видел там всадников. Они были одеты как древнерусские воины: в нагрудниках и кольчугах, с мечами…,

Я отмахнулся.

– Это он приврал или напутал. Или ему пригрезилось: нервное напряжение плюс несколько суток на морозе.

– Возможно, Однако есть вещи, которые так просто не объяснить… И отмахнуться тоже нельзя. К примеру, подземный ход действительно существовал – в тринадцатом веке, во времена татаро-монгольского нашествия. Татары разрушили монастырь и завалил ход. Позже, в конце XV века, когда монастырь был восстановлен, подземные кладовые и тайники вновь отрыли, но тоннель за реку исчез навсегда, сейчас в том месте тупик, каменная кладка.

– Откуда же мальчик мог знать…

– Вот и я говорю: откуда?

В думах своих я не заметил, как пролетело время. Отец Дмитрий снял очки, протер пальцами уставшие глаза и спокойно сказал, возвращая мне листы:

– Я этого не писал.

Я посмотрел непонимающе.

– Да, да. Это не мой перевод. Я, конечно, не помню документ дословно (столько времени прошло), однако…

– А что именно не так?

– Хотя бы то, что Житнев не повторял судьбу Китежа и не погружался в озеро. На самом деле войска Батыя, повернув от Новгорода и Игнач-Креста на юг, подошли к городу и взяли после четырех дней осады.

– Когда это было?

– Весной 1238 года. До Вологды и Великого Устюга Батый не дошел, не тронул и Чудь Заволоцкую, и Выборг с Онегой… Да, я думаю, вам это известно не хуже меня. (Мне не было это известно «не хуже него», но я промолчал.)

– Наверное, именно так и появилась версия, будто князь Олег вступил в сговор с татарами – дабы они не достигли Белоозера…

– Возможно. По крайней мере, до сих пор неизвестно, кто же послал доносчика в ставку хана. А Житнев… Горожане держались стойко и полегли до последнего человека. Погибли и княгиня Елань, и воевода Еремей, и ближайшие бояре – они укрылись в соборе и держались еще некоторое время, когда татары уже завладели городом.

– А князь Олег?

– Его судьба неизвестна.

Он помолчал.

– Из всех жителей уцелел лишь один юноша, почти мальчик – то ли пастушок, то ли один из отроков воеводы Еремея. Когда начался штурм, княгиня послала его с поручением (скорее всего с просьбой о помощи в соседнюю крепость), но он не добрался. Монахи обнаружили его в лесу, тяжелораненого. Он что-то пытался сказать в бреду, и монах Феоктист записал это. Собственно, именно его свидетельства и содержал найденный документ.

– Продолжайте, – попросил я, кажется, уж вовсе перестав дышать, чувствуя, как незаметно, исподволь, приближается разгадка-развязка (или, наоборот, к нагромождению ложных следов добавляются новые, которые еще предстояло пройти до конца и выяснить, ведут ли они куда-то или заканчиваются тупиком, как давно засыпанный ход под древним монастырем).

– Мальчик вернулся. Возможно, он не захотел оставлять свою госпожу в опасности или заподозрил, что та просто решила сохранить ему жизнь, отослав прочь… Центральные двери собора были заперты изнутри, и мальчик вошел в боковую калитку (за точность не поручусь, но с большой долей вероятности…).

– Я понимаю

– Дальше начинается непонятное. По идее, юноша должен был остаться в соборе вместе со всеми, но тот факт, что его обнаружили в глухом лесу, заставляет думать, будто он попросту сбежал…

– Странное поведение, – согласился я. – Княгиня решила сохранить ему жизнь и отослала из обреченного города. Однако он возвращается, чтобы сбежать… У вас есть какое-то объяснение этому?

Отец Дмитрий задумчиво пожевал губами.

– Приходит на ум, что мальчик, во второй раз войдя в собор, увидел там что-то, что его испугало. Привело в ужас – настолько, что он, забыв себя, скрывается в чащобах… Я приведу вам отрывок из того самого документа, тогда, может быть, вам станет ясно.

Он подошел к аккуратному стеллажу вдоль стен, заставленному темными от времени корешками – разглядел несколько довольно редких изданий Евангелия, Жития святых, подшивок старинных богословских журналов… С верхней полки он достал объемистую картонную папку и протянул мне.

– Это начинал писать мой дядя, – сказал он почти благоговейно. – Я продолжил, сообразно данному ему слову закончить перевод. Надеюсь, это будет ему более достойной памятью, чем мой живописный «шедевр»…

Я взял папку и развязал тесемки. Первые листы, написанные в далеком теперь уже 63-м, выцвели и поистрепались по краям, чернила поблекли, но читать было легко – почерк у дяди был исключительно аккуратным и изящным, буква к букве. Выделялись заглавные, выписанные с красной строки: витиеватый росчерк, прекрасная стилизация под древнерусскую вязь…