Опрокинутый мир

Я не стал спорить, но ведь наше отсутствие продолжалось никак не меньше тридцати дней! За это время движение почвы снесло бы Город еще на три мили к югу, а следовательно, он должен был переместиться как минимум на три мили севернее, чтобы по крайней мере не очутиться еще ближе к гибели. Неразведанная территория начиналась всего-то в одной-двух милях от места стоянки у реки. Короче, собранные нами данные, как мне казалось, были нужны Городу как воздух…

Обратный путь занял у нас три дня. И на третий день, едва мы навьючили лошадей и снялись с ночевки, я вдруг припомнил то, что так долго ускользало от меня. Припомнил ни с того ни с сего, как обычно в тех случаях, когда искомое запрятано глубоко в подсознании. А мне-то думалось, что я исчерпал свою память до самого дна, однако назойливое, бесконечное насилие над памятью оказалось не более плодотворным, чем зазубривание школьных дисциплин во время оно.

И вдруг я понял, что ответ был дан мне на уроках предмета, который я вовсе не принимал в расчет!

Это было в последние ясельные мили, когда наш учитель завел нас в дебри высшей математики. Все математические дисциплины неизменно вызывали у меня отрицательную реакцию – мне было неинтересно, и моя успеваемость оставляла желать лучшего, – а такое пережевывание абстрактных понятий тем более.

Мы приступили к изучению функций, и нам показали, как чертить графики этих функций. Именно графики и дали мне теперь ключ к ответу: у меня всегда были кое-какие способности к рисованию, и даже абракадабра в ее графическом выражении вызывала у меня известный интерес. Впрочем, на этот раз интерес угас через пару-тройку дней, как только обнаружилось, что график нужен не сам по себе, а для того, чтобы лучше разобраться в свойствах функции… а я так и не взял в толк, что это за штука.

Один график обсуждали особенно долго и до оскомины детально.

График изображал кривую решений некоего уравнения, где одно решение было обратным, противоположным другому. Кривая называлась гиперболой. Одна часть графика размещалась в положительном квадранте, другая – в квадранте отрицательном. В обоих квадрантах кривые стремились к бесконечности, как вверх и вниз, так и в стороны.

Учитель принялся рассуждать о том, что произойдет, если вращать этот график вокруг одной из его осей. Мне было непонятно, ни зачем вообще нужен график, ни тем более зачем его надо вращать, и я впал в дремоту. Но все же заметил, что учитель нарисовал на большом листе картона тело, которое могло бы получиться в результате подобного вращения.

Тело было непредставимым: диск бесконечного диаметра с двумя гиперболическими остриями вверху и внизу, сужающимися к бесконечно далекой точке. Разумеется, сие была математическая абстракция, и я уделил ей внимания не больше, чем она, на мой взгляд, заслуживала. Но эту математическую абстракцию нам демонстрировали не просто так, и учитель рисовал ее не ради любви к рисованию. В окольной манере, в какой велось все наше обучение в яслях, нам в тот день показали мир, где мне суждено жить.

5

Мы с Дентоном проехали рощицу у ручейка. Впереди открылся тот самый проход между холмами.

Я невольно натянул поводья и остановил лошадь.

– Город! – воскликнул я. – Где же Город?..

– Надо думать, по-прежнему у реки.

– Тогда, выходит, Город разрушен!..

Я не видел никакого другого объяснения. Город за все эти тридцать дней не сдвинулся с места. Что могло задержать его? Только новая атака туземцев. В противном случае он по меньшей мере достиг бы прохода, лежащего перед нами.

Дентон наблюдал за мной, еле сдерживая улыбку.

– Вы, наверное, прежде не бывали далеко на север от оптимума? – осведомился он.

– Нет, не бывал.

– Но вы путешествовали в прошлое. Что случилось, когда вы вернулись?

– На Город напали туземцы.

– Да, конечно, но сколько миль прошло за время вашего отсутствия?

– Семьдесят три.

– То есть гораздо больше, чем вы ожидали?

– Много больше. Я же отсутствовал всего несколько дней, две-три мили от силы.

– То-то и оно. – Дентон тронул поводья, и мы двинулись дальше. – А на север от оптимума все наоборот.

– Что наоборот?

– Вам никогда не говорили о субъективном восприятии времени? – Мой взгляд, тупой и недоуменный, был красноречивее ответа. – К югу от оптимума субъективное время замедляется. Чем дальше на юг, тем заметнее. А в Городе, пока он находится вблизи оптимума, время течет более или менее нормально, и когда вы возвращаетесь из прошлого, вам представляется, что Город переместился куда дальше и быстрее, чем вы ожидали.

– Но мы сейчас ездили на север…

– Да, и добились прямо противоположного эффекта. На севере наше субъективное время ускорилось, и нам кажется, что Город застрял на месте. По опыту предполагаю, что, пока мы с вами прохлаждались на севере, в Городе прошло дня четыре. Точнее сказать не могу, поскольку сам Город в настоящий момент отстал от оптимума и находится южнее, чем обычно.

Я довольно долго молчал, стараясь переварить услышанное. Потом спросил:

– Значит, если бы Город обогнал оптимум, ему не пришлось бы гнаться за милями с той же скоростью? Он мог бы остановиться?