Опровержение

Замечу сразу, что практически любой меценат — это тот же эксплуататор и похититель чужого труда, но по той или иной причине добровольно выделяющий часть своих неправедно полученных богатств на общественные нужды.

Примеры резкого отличия мецената от кровососа единичны, и в России надо говорить в положительном и уважительном смысле как о меценатах, пожалуй, лишь об основателях Московской городской художественной галереи братьях-купцах Павле и Сергее Третьяковых. Недаром Советская власть, национализировав в 1918 году эту галерею, сохранила за ней название Третьяковской!

Что же до Александра Штиглица, то он был потомственным банкиром, получив от отца, скончавшегося в 1843 году, по наследству банкирский дом, состояние в 18 миллионов рублей и звание придворного банкира. Штиглиц-сын стал последним придворным банкиром русского двора и уже при Александре II был назначен управляющим вновь созданным Государственным банком, преобразованным из Коммерческого банка.

Как придворный банкир, Штиглиц устроил русскому правительству несколько крупных иностранных займов. Надо сказать, что ни один иностранный заём царизма не способствовал экономическому расцвету русского государства. Цари брали деньги у европейских банкиров на «освобождение греков», на подавление европейской революции 1848 года, на «освобождение славян». Перед русско-турецкой войной 1877–1878 гг. российский государственный бюджет выбрался на уровень положительного сальдо, и возникала возможность направить деньги наконец-то на внутреннее развитие. Но тут Россию Александра II втянули в войну за «освобождение братушек-болгар». Через пару лет государственный долг России достиг астрономической цифры в 6 миллиардов рублей. Тогдашних! Золотых!

Спасибо штиглицам!

А заодно — и царю-«Освободителю», всемерно освобождавшему Россию от блестящих исторических перспектив.

Автор дореволюционной монографии о русских коммерческих банках И. И. Левин писал о Штиглице как о «пылком поклоннике Шиллера и Гёте», но также и как о «короле Петербургской биржи», принадлежавшем «по характеру своих оборотов к старой школе капиталистов-спекулянтов».

Пожалуй, лишь очень наивный или очень недобросовестный человек сможет сказать, что при таком характере оборотов Шитглиц не подкупал царских чиновников когда в розницу, а когда и оптом. Что же касается «комиссионных» за иностранные займы, то их платили барону обе стороны, несмотря на то что русскому правительству займы у Ротшильдов и Берингов при посредстве Штиглица обходились в 5,5 %, а французскому, например, правительству — в 4,7 %.

На двух займах по 50 миллионов рублей в период Крымской войны разница в 0,8 % составляла дополнительно 400 тысяч рублей ежегодно! Недёшево стоило России «бескорыстие» мецената Штиглица!

Напомню читателю, что, например, на закупку станков для Адмиралтейских Ижорских заводов казна выделила в 1860 году тридцать тысяч рублей, на новое оборудование для Кронштадтского пароходного завода — сорок семь тысяч рублей.

В 1860 году Штиглиц стал первым управляющим Государственным банком. Получив это назначение… «честнейший» Штиглиц ликвидировал свои частные дела и пребывал на доходном посту шесть лет. После чего перешёл — от греха подальше — на положение рантье с годовым доходом свыше 3 миллионов рублей. Этот доход был лишь процентами с огромного состояния!

До революции в царской России на все лады расписывали щедрость Штиглица в деле благотворительности. Ну что ж, посмотрим на эту сторону его дел со счётами (или, если кому угодно, с калькулятором) в руках.

Во время Крымской войны, когда Штиглиц получил огромные комиссионные за устройство иностранных займов, он сделал два «крупнейших» пожертвования: в пользу Чесменской военной богадельни и в пользу морских чинов, лишившихся имущества в Севастополе. Каждое — размером в 5 (пять) тысяч рублей. Итого — десять тысяч.

В бытность управляющим Государственным банком барон учредил ссудно-сберегательную кассу для служащих и затем подкреплял её в течение трёх лет своими пожертвованиями, составившими в сумме 10 290 (десять тысяч двести девяносто) рублей. По «целых» три тыщи в год — одну тысячную (0,1 %) от своего годового дохода! При этом Министерство финансов отзывалось о Штиглице как о «неблагонадёжном» банкире, «извлекающем для себя исключительные выгоды» в ущерб торговому и государственному кредиту.

Умер барон-банкир Штиглиц 24 октября 1884 года (через три года после казни «пушистого» царя Александра народовольцами), оставив состояние то ли в 38 миллионов, то ли в 100 (сто!) миллионов рублей.

Нажитых «исключительно честными» трудами — если верить разного рода мединским того и этого времени.

Основную часть своих капиталов и имущества барон завещал приёмной дочери Надежде Михайловне Половцевой и её семье. Половцева получила два особняка по Английской набережной и на Галерной, 178 паёв Товарищества Нарвской суконной мануфактуры на 890 тыс. руб., 682 акции Невской бумагопрядильной компании на 341 тыс. руб., 11 757 акций и облигации Главного общества российских железных дорог и т. д.