Читаем Оптимистическая трагедия одиночества полностью

Одиночество следует рассматривать как врожденное переживание, сходное другим основным переживаниям, присущим человеку. Когда человек осознает себя одиноким, тогда весь мир, все его бытие окрашивается в трагедийные тона, то есть одиночество воспринимается в форме трагедийного переживания. Что в данном случае понимается под трагедией человека? Здесь «трагедия – не есть некая часть человеческого ли, вселенского ли бытия, это скорее вездесущий модус; форма встречи человека с миром, их настороженная готовность к непредсказуемости со-бытия»[37]. Именно в этой готовности человека столкнуться с первичным хаосом, заглянуть в бездну небытия рождается сила непримиримости, рождается способность человека устоять перед соблазном «пессимизма усталости», быть победителем в этой борьбе. Философия трагедии – это философия борьбы с отчаянием, борьбы с безумием. Борьбы за великие надежды в море боли, страдания и горя. Философия трагедии – есть отрицание всякого предела человеческих стремлений и переживаний, всякой системы окончательного успокоения и окончательной усталости. Здесь есть некий парадокс, ведь область трагедии, когда человек только узнает, что он заходит в эту область, не видела еще добровольцев, туда люди идут поневоле. Но человек, побывавший там, начинает иначе думать, иначе чувствовать, иначе делать. Корабли сожжены, все пути назад заказаны – нужно идти вперед к неизвестному и вечно страшному будущему. И человек идет, почти уже не задумываясь о том, что его ждет. То есть парадокс заключается в том, что одиночество может стать причиной трагедии, но само трагедийное переживание может облегчить одиночество и это естественное желание разума человека. В философии под страданием разумеются не обычные, хотя бы и значительные трудности, которые приходится преодолевать людям и которые люди преодолевают в большей или меньшей степени – каждый порознь и все вместе, руководствуясь указаниями своего разума и опираясь на свои моральные силы. Когда в данном случае мы говорим о страдании, мы разумеем ту безысходность и ту беспросветность, от которой и разум и добродетель бегут, как от чумы. Возникает вопрос, если есть что-то в мире, что все эти ужасы посылает, только ли их нужно принимать и выносить? Есть ли принятие и выносливость тот единственный ответ, который человек может дать ужасам жизни? Слова о том, что если ты в жизни не прошел через страдание, то все для тебя пропало, есть вольный перевод платоновских слов о катарсисе, и для Платона тот, кто не философствовал, тот не очистится вовеки. Когда «жизни нет» и надеяться не на что, когда душа закрыта для счастья, вечный мрак кругом, и человек ощущает себя ничтожным и одиноким; тогда призрак яркой, полной жизни становится страданием. Страдание само по себе дает своеобразную жизнь в мире тьмы, ужаса и отчаяния. Но к чему ведет страдание? Есть ли в нем «идея»? Идея в страдании есть. «Человек до страсти любит страдание, эту единственную причину сознания». Ты научился страдать – это путь к тому, чтобы научиться жить. Нужно выстрадать свое совершенство, свое развитие. Нужно выстрадать, чтобы научиться сострадать, таким образом «чиститься» от одиночества. Здесь трагедия пытается быть осмысленной. «Страдание делает человека более глубоким», – заключил Ницше. Человек должен выстрадать свое одиночество, и его первичное отношение к жизни изменится, и он перестанет быть одиноким.

Наглядным примером этому может служить сама личность Ницше. Ницше широко использует героику одиночества – эту крайнюю форму самоотчуждения, чтобы указать на свое положение в коммуникации с собой и другими. Такие термины как «субъект», «личность», «центр духовной жизни», «сознание» не пригодны в описании подобного опыта: онтологическое одиночество не имеет автора, как не существует ни его субъекта, ни его персонифицированного именования (некто по имени Ницше является одиноким). Одиночество для Ницше – особое состояние бытия, в котором коммуникации не имеют никаких трансцендентных гарантий, бытия без Бога. Вот почему сам одинокий Ницше менее всего стремится апеллировать к произволу внешних сил или индивидуальному выбору. Одиночества не желают, оно предпослано и только поэтому желаемо. Сущность трагического очищения сводится у Аристотеля к облечению и разгрузке души от ненужного баланса. Значит, катарсис есть связанное с приятным чувством облегчения освобождение от накопившихся в душе губительных эмоций, есть способ преодоления одиночества.

Механику катарсиса показал Ч. Дарвин. Он определил катарсис как «противочувствие» (аффекты противоположного свойства), создаваемое структурой трагедии, которое посылает «противоположные импульсы к противоположным группам мускулов». Происходит задержка аффектов, «короткое замыкание» и уничтожение противоположных родов чувств. Эта задержка аффектов достигается через ситуацию «молчания» – компоненты катарсиса как некого промежутка времени для осознания зрителем своего катарсиса.

Перейти на страницу:

Все книги серии Тела мысли

Оптимистическая трагедия одиночества
Оптимистическая трагедия одиночества

Одиночество относится к числу проблем всегда актуальных, привлекающих не только внимание ученых и мыслителей, но и самый широкий круг людей. В монографии совершена попытка с помощью философского анализа переосмыслить проблему одиночества в терминах эстетики и онтологии. Философия одиночества – это по сути своей классическая философия свободного и ответственного индивида, стремящегося знать себя и не перекладывать вину за происходящее с ним на других людей, общество и бога. Философия одиночества призвана раскрыть драматическую сущность человеческого бытия, демонстрируя разные формы «индивидуальной» драматургии: способы осознания и разрешения противоречия между внешним и внутренним, «своим» и «другим». Представленную в настоящем исследовании концепцию одиночества можно определить как философско-антропологическую.Книга адресована не только специалистам в области философии, психологии и культурологии, но и всем мыслящим читателям, интересующимся «загадками» внутреннего мира и субъективности человека.В оформлении книги использованы рисунки Арины Снурницыной.

Ольга Юрьевна Порошенко

Культурология / Философия / Психология / Образование и наука
Последнее целование. Человек как традиция
Последнее целование. Человек как традиция

Захваченные Великой Технологической Революцией люди создают мир, несоразмерный собственной природе. Наступает эпоха трансмодерна. Смерть человека не состоялась, но он стал традицией. В философии это выражается в смене Абсолюта мышления: вместо Бытия – Ничто. В культуре – виртуализм, конструктивизм, отказ от природы и антропоморфного измерения реальности.Рассматриваются исторические этапы возникновения «Иного», когнитивная эрозия духовных ценностей и жизненного мира человека. Нерегулируемое развитие высоких (постчеловеческих) технологий ведет к экспансии информационно-коммуникативной среды, вытеснению гуманизма трансгуманизмом. Анализируются истоки и последствия «расчеловечивания человека»: ликвидация полов, клонирование, бессмертие.Против «деградации в новое», деконструкции, зомбизации и электронной эвтаназии Homo vitae sapience, в защиту его достоинства автор выступает с позиций консерватизма, традиционализма и Controlled development (управляемого развития).

Владимир Александрович Кутырев

Обществознание, социология
Метаморфозы. Новая история философии
Метаморфозы. Новая история философии

Это книга не о философах прошлого; это книга для философов будущего! Для её главных протагонистов – Джорджа Беркли (Глава 1), Мари Жана Антуана Николя де Карита маркиза Кондорсе и Томаса Роберта Мальтуса (Глава 2), Владимира Кутырёва (Глава з). «Для них», поскольку всё новое -это хорошо забытое старое, и мы можем и должны их «опрашивать» о том, что волнует нас сегодня.В координатах истории мысли, в рамках которой теперь следует рассматривать философию Владимира Александровича Кутырёва (1943-2022), нашего современника, которого не стало совсем недавно, он сам себя позиционировал себя как гётеанец, марксист и хайдеггерианец; в русской традиции – как последователь Константина Леонтьева и Алексея Лосева. Программа его мышления ориентировалась на археоавангард и антропоконсерватизм, «философию (для) людей», «философию с человеческим лицом». Он был настоящим философом и вообще человеком смелым, незаурядным и во всех смыслах выдающимся!Новая история философии не рассматривает «актуальное» и «забытое» по отдельности, но интересуется теми случаями, в которых они не просто пересекаются, но прямо совпадают – тем, что «актуально», поскольку оказалось «забыто», или «забыто», потому что «актуально». Это связано, в том числе, и с тем ощущением, которое есть сегодня у всех, кто хоть как-то связан с философией, – что философию еле-еле терпят. Но, как говорил Овидий, первый из авторов «Метаморфоз», «там, где нет опасности, наслаждение менее приятно».В этой книге история используется в первую очередь для освещения резонансных философских вопросов и конфликтов, связанных невидимыми нитями с настоящим в гораздо большей степени, чем мы склонны себе представлять сегодня.

Алексей Анатольевич Тарасов

Публицистика

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука