Читаем Оптимисты полностью

— Как хочешь, — Он залез в один из боковых карманов вельветовой куртки и вытащил вскрытый пальцем вместо ножа конверт с оборванным краем, — Можешь взять, если хочешь, — сказал он.

— Ты полагаешь, я должен прочесть его сейчас?

— Там всего несколько строк.

Клем достал письмо из конверта. Торопливые карандашные пометки заполняли одну сторону листа. Каждая точка прорывала бумагу.

Папа!

Я хочу сообщить тебе, что я опять заболела. Понятия не имею, почему это опять случилось после стольких многих лет. Ты веришь в дьявола и наказание за грехи. Может, это мне послано в наказание за что-то? Последние недели я пыталась продолжать жить нормальной жизнью, но больше это невозможно. Покоряясь неизбежности, завтра я ложусь в частную клинику. Я не вынесу общей палаты, как в Барроу. Мне уже не 24 года. Я просто не выживу. Пусть кто хочет называет меня ханжой — мне все равно. НЕ ПЫТАЙСЯ ВСТРЕТИТЬСЯ СО МНОЙ. Ты НИЧЕГО не сможешь изменить, а встреча только сделает все В ТЫСЯЧУ РАЗ труднее, чем оно уже есть. Если мне что-нибудь будет нужно, моя подруга Финола Фиак свяжется с тобой. Ее можно найти в нашем отделе. Внизу страницы я написала ее домашний номер, мне не нужна ничья жалость, тем более твоя. Если бы я могла, я бы сделала, чтобы все обо мне позабыли.

Пожалуйста, отнесись к моим желаниям С УВАЖЕНИЕМ!

Клэр.

Ниже имени было перечеркнутое линией сердце. Любить запрещается? Я не стою любви? Мое сердце разбито?

Клем сложил страницу и засунул ее обратно в конверт. Повернувшись к отцу, он заметил в его глазах слезы.

— Клем, ты съездишь к ней, да?

— Завтра съезжу.

— Спасибо.

— Я позвоню этой ее коллеге. Постараюсь договориться как-нибудь. Вернуть тебе письмо?

— Оставь у себя.

Они посидели минутку, глядя, как престарелые огородники вдавливают в землю и поливают семена.

— Может, она переутомилась? — рассуждая вслух, сказал отец. — Мне кажется, она плохо питается. Как ты думаешь?

— Она никогда не отличалась аппетитом.

— Предпочитала продуктам книги. Картины! Где, ты думаешь, эта клиника? В Данди? Эдинбурге? Ты не представляешь, сколько в Шотландии частных клиник. Я смотрел в городской библиотеке. Большая часть, я думаю, для пьяниц.

— Я выясню, — пообещал Клем.

— Климат для нее слишком северный. Ей света не хватает. Тепла.

— Первый раз это случилось в Париже.

— Я знаю, знаю. Чепуху несу, — Он жалко улыбнулся. — Может, погуляем немножко? Нам будет полезно прогуляться.

Большинство приезжавших в деревню туристов, кроме тех, что оставались на ночь в гостинице, уже уехали. Был прилив, дамба покрылась водой, остров опять стал островом. Они пошли вдоль мыса к замку, потом вернулись и пересекли галечный пляж с перевернутыми, превращенными в мастерские и кладовки рыбацкими лодками. В конце пляжа дорожка круто поднималась вверх к маяку. Вскарабкавшись, они остановились у его подножия, подставив лица ветру. Вокруг было пустынно.

— Если двигаться по этой параллели, — сказал отец, указывая на восток, — в конце концов попадешь на побережье Дании. А дальше — Москва, Алеутские острова, Канада.

— И опять сюда.

— Да, в конце концов. Но я — не как ты, Клем. Я путешествую в голове. Не считая похода в Бервик раз в неделю. Ты знаешь, что я не был в Америке? Целый континент, куда мне ни разу не довелось ступить.

— Ты хотел бы туда поехать?

— Думаю, что предпочел бы Индию.

— Еще не поздно.

— Во сне, может быть.

Далеко-далеко, в самой гуще синевы, какое-то идущее по курсу судно зажгло навигационные огни. Они следили за их блеском, пока от ветра не начали слезиться глаза.

— Странно, меня всегда подмывает махать им рукой, — сказал отец. — Как будто они меня видят.

— Пойдем обратно? — сказал Клем. — Становится холодно.

Спуск к берегу был в густой тени; старик взял Клема под руку, но, добравшись до пляжа, тотчас же отпустил.

— Я забрел в часовенку, — сказал Клем, — Там были два твоих друга. Не знаю, слышали ли они меня.

Отец посоветовал ему не беспокоиться.

— Там всегда двое наших. Мы отстаиваем по два часа, потом меняемся.

— И ночью?

— Днем и ночью. К этому привыкаешь. Это — как душа дома.

— И о чем же люди молятся?

— Тут нет правил. Можешь молиться о чем хочешь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальный бестселлер

Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет — его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмельштрассе — Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» — недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.Иллюстрации Труди Уайт.

Маркус Зузак

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза