Оптимисты

— Спасибо, ничего, — сказал он, — ничего не нужно.

— Кем нужно быть, — прошипел молодой человек, когда официантка отошла от их столика, — чтобы делать такие снимки?

— Не знаю, — сказал Клем. Он увидел, что Лоренсия Карамера отвернулась и смотрела теперь в дальний угол кафе, — А вы не хотите взглянуть? — спросил он.

Она не обратила на него внимания. Он вновь перевел взгляд на Рузиндану.

— Есть свидетели, — сказал он, — свидетели, которые покажут, что вы возглавляли убийц. Подбадривали их, когда они устали убивать, приказали не оставить полупустой ни одной могилы. Люди, которые подтвердят, что вы раздавали оружие и улыбались.

Рядом со стулом бургомистра лежала авоська с продуктами. Клем увидел апельсины, шоколадку, что-то завернутое в вощеную бумагу — мясо или рыба.

— Послушайте, — с тяжелым вздохом, словно ему выпало объяснять что-то до глупости очевидное, сказал молодой человек, — Мы — образованные люди, у нас есть успешный бизнес, мы владеем недвижимостью. Мы — не какое-нибудь отребье из глиняных лачужек, ясно вам? И поэтому у нас есть враги. Они готовы оболгать нас, потому что они нам завидуют. Хотят втоптать нас в грязь. Уничтожить.

— Одна из свидетельниц, — сказал Клем, — десятилетняя девочка.

— Девчонка? — Он засмеялся. — Малолетка? Так она скажет все, что ей велят.

— Тогда пусть он скажет, — потребовал Клем. — Я хочу услышать от него, что все это — ложь.

Рузиндана потряс головой. Казалось, он слушает смутно знакомый ему рассказ, повествование о людском безумии, внимая которому можно вздохнуть и покачать головой. Сквозь не совсем чистые линзы очков его глаза остановились на Клеме. Он улыбнулся широкой, печальной улыбкой.

— Скажите, — мягко произнес он, — подарил ли вам Господь детей?

— Удачный вопрос, — ответил Клем, — я как раз собирался спросить, было ли убивать детей неприятнее, чем взрослых, или, когда резня уже началась, становится все равно?

Молодой человек перегнулся через стол. Протянутый указательный палец дрожал в пяти сантиметрах от носа Клема.

— Думаешь, мы позволим оскорблять себя? У тебя нет стыда! Или мозгов!

Он встал, схватив старика за рукав так, что тому тоже пришлось подняться. Женщина продолжала сидеть, по-прежнему не обращая ни на кого внимания.

Клем собрал снимки, сложил их обратно в папку, защелкнул замок. Молодому человеку он сказал:

— Я не собираюсь оскорблять вас. Вас я даже не знаю.

Он вышел из кафе, подошел к церковным ступеням, присел в тени и, закурив, стал ждать. И это все? Все уже кончилось? Куда девался его гнев? Его правота? Выплеснутая на бедного Паулюса ярость? Встреча, которую он так долго рисовал в воображении, провалилась абсолютно неожиданным для него образом. Почему он не взобрался на стул и не объявил всему кафе, что здесь, среди них, в окружении плакатов с работами Уорхола[52] и Лихтенштейна[53], сидит организатор и исполнитель геноцида? Однако трудно было поверить, что лежавший у него в бумажнике снимок был сделан с его недавнего соседа в кафе. Куда девался уверенный в своей блестящей карьере политик: нынче он больше напоминал ученого на пенсии, бывшего специалиста по квазарам или вавилонским династиям — рассеянного, постоянно теряющего ключи от дома чудака. Порочному чудовищу не подобает появляться в образе престарелого родственника, отдыхающего с авоськой по дороге с рынка. Казалось, противник, с которым он желал схватиться, перестал существовать. Будто, пока ангел возмездия Клем, сложив крылья и откинув в сторону меч, копался, покрываясь мхом забвения, в садике, время нашло его жертве безопасный приют.

Они показались на улице через четверть часа. По-видимому, после его ухода они успели сказать друг другу все, что хотели сказать. Мужчины ушли вместе, а Лоренсия Карамера осталась стоять на тротуаре у входа. Ее присутствие, намеренное или нет, решительно покончило с размышлениями Клема, не последовать ли за Рузинданой; он не мог пойти за мужчинами так, чтобы не пройти мимо нее. Он смотрел, как она провела рукой по лбу, отряхнула что-то с рукава черно-серого жакета, оглядела улицу. Как только мужчины скрылись, он направился к ней. Не желая испугать, он окликнул ее по имени еще издали, но она все равно испугалась — повторная встреча с ним в ее планы точно не входила.

— Я хочу поблагодарить вас, — сказал он.

— Меня?

— За то, что вы помогли мне с этой встречей.

— А что мне оставалось делать?

— Они на вас рассердились?

— Что вам от меня нужно?

— Кто этот молодой человек?

— Уходите, — сказала она.

— Это сын Рузинданы?

Она покачала головой.

— А у него есть сыновья?

— Они умерли.

— Как?

— Я не знаю.

— А все-таки?

— В лагерях.

— Лагерях беженцев?

Она кивнула головой.

— А что с ними случилось?

— Может, болели. Может, их кто-то убил. Вы журналист, вы и узнавайте.

— Вы их знали?

— Это не мое дело, — сказала она. — Почему вы стараетесь меня в это втянуть?

— Его обвиняют в страшных преступлениях, — сказал Клем.

— Вы обвиняете.

— Его обвиняет Международный трибунал.

— Это была война.

— Война? Это было убийство!