– Конечно, не любят. От игры плохих музыкантов меня посещает чувство, что вот-вот прольётся кровь. Из ушей. Можно не ходить на концерты, но на улице от них не спрячешься, а люди часто переносят недостатки отдельных представителей профессии на всю профессию. – Ева непринуждённо подкинула шпиль на ладони. – Впрочем, конкуренты куда опаснее простых обывателей. Мир музыки суров: либо ты, либо тебя.
Пару секунд Герберт всматривался в её серьёзное, абсолютно честное лицо.
Перевёл взгляд на Мэта, насвистывавшего незатейливый мотивчик.
– Что-то мне подсказывает, что ты меня обманываешь, – поднеся бокал к губам, бесстрастно заметил некромант.
– Ты прав. Я шучу. Шпиль нужен, чтобы сверлить дырки в паркете.
– И снова лжёшь.
– Ладно, ладно. Он нужен для опоры инструмента во время игры. Дырки – уже следствие.
– Вот это больше похоже на правду. – Сделав глоток и отставив бокал на стол, Герберт посмотрел на собранную деку. – Ты закончила с этим?
Ева помедлила, прежде чем кивнуть.
Поднявшись с кресла, некромант присел подле деки. Расправил ладонь; Ева затаила дыхание, когда крупные щепки озарило голубое сияние, заставив осколки плотно прильнуть друг к другу.
– Это было несложно, – сказал некромант, как только рука его перестала светиться.
На ковре лежала целёхонькая дека.
Пока Ева благоговейно скользила кончиками пальцев по сросшемуся дереву, Герберт уже вернулся в кресло.
– Я думала, ты склеишь всего пару кусков, – тихо произнесла девушка, уверившись, что от трещин не осталось и следа.
– Считай это подарком в честь примирения. Или наградой за смекалку. Оставь всё здесь, где лежит, – добавил некромант, когда Ева потянулась убрать осколки в футляр. – Никто их не тронет, а лишний раз перекладывать их туда-сюда ни к чему. Будем просто приходить в эту комнату каждый вечер.
Ева помолчала, обводя пальцами завиток эфы на спасённом виолончельном «лице».
– Я изучила историю твоего рода. И Тибелей, и Рейолей, – вспомнив сегодняшний урок с Эльеном, произнесла она. – Значит, первым королём правящей династии был тот самый некромант Берндетт?
Тут Эльен осёкся – и Ева, скрупулёзно конспектировавшая лекцию в нотную тетрадь, навострила ушки:
– Эльен обмолвился, что Берндетт совершил некое великое деяние. После которого весь народ Керфи пошёл за ним. А потом свернул разговор и сказал, что об этом деянии лучше спросить у тебя, – продолжила Ева, когда некромант кивнул. – Может, поведаешь, что такого великого совершил твой предок и почему твой дворецкий опасается об этом говорить?
Герберт не ответил. Лишь качнул бокалом – жидкий янтарь лизнул хрустальные стенки.
– Народ Керфи пошёл за Берндеттом Тибелем, когда узрел, как тот призвал в своё тело Великого Жнеца, – интонируя слова, точно выводя задорную песенку, сказал Мэт. – И наш мальчик намерен это повторить.
Герберт на кляузничество отреагировал лишь другим глотком из бокала; грани резного хрусталя искрились в отблесках огня, плясавшего на поленьях.
Наверное, будь Ева жива, следующие слова прозвучали бы с придыханием:
– Ты правда собираешься призвать… бога? Настоящего?
– Сильный некромант может это сделать. Призвать Жнеца. Стать его аватаром, – буднично откликнулся Герберт. – На пару минут, не дольше. Но и этого хватит, чтобы войти в века. Чтобы все уверились: ты отмечен особым благословением величайшего из богов. И равному тебе среди живущих нет.
– Что является истинной правдой, ибо предприятие донельзя опасное, – поддакнул Мэт. – После Берндетта многие пытались его повторить. Никому не удалось. А неудача, увы, обычно влекла за собой летальный исход. Но наш малыш уверен, что ему всё удастся. В конце концов, для того его и растили, верно?
Поверх бокала Герберт посмотрел на лицо под золотыми кудряшками, сделавшееся странно, до жути сочувственным.
– Замолчи.