Опус номер девять ля мажор. Часть 2. Жизнь как музыка и танец

– Обязательно, – серьёзно сказал Андрей. – Только на будущий год, когда ты вырастешь. Когда сможешь сделать вот так, тогда и пойдём! – тут он подхватил на руки стоявшую рядом Олю, подбросил её в воздух и мягко поймал, спружинив почти до седеющего мха.

– А маму поднимешь? – пытливо глядя на них, спросил Никита.

– Нет! – отрезала Оля. – Маму поднимет кто-нибудь другой.

Наедине с ней Андрей был вовсе не так смел. Оставаясь вдвоём, они подолгу разговаривали и за два дня узнали друг о друге много больше, чем за три года знакомства. Оказывается, у них было похожее детство: Оля тоже училась в музыкальной школе, окончила три класса по фортепиано.

– И ведь были способности, – рассказывала она, между слов сдувая слепня, норовящего сесть на лицо, – представляешь, всё быстро запоминала, диктанты писала без ошибок. Не помню, чтобы я это очень любила, но давалось легко…

– Как и всё, наверное? – спросил Андрей, обходя бывшую гарь – теперь её густо заселили, выгнав на окраину поредевший иван-чай, сосенки в человеческий рост и чуть больше.

– Не сказала бы. В математике пень пнём. Ой, смотри, как их много! – кивнула Оля на деревца. – Раньше не обращала внимания.

– Это всё мы: ходим, шишками бросаемся.

– Значит, есть и от нас польза… Постой-ка! – Оля присела и, раздвинув вересковый ковёр, показала семейство маслят: влажные бежевые шляпки, усыпанные лиственной трухой. – Ну, вот, – продолжала она чуть капризно, – мало, мало, а как выйдешь без корзины, так на тебя и смотрят! Ладно, понесу в подоле, – и усмехнулась, поняв двусмысленность.

Андрей, улыбаясь, глядел на проворные движения её рук, слушал новые для себя интонации. Может быть, она и раньше так говорила, просто он тоже не на всё обращал внимание?

Они всё дальше уходили от берега, уже Ладога исчезла за мохнатым холмом, впереди другой, в солнечных пятнах. Андрей искал приметы: вчера в ложбине он видел мёртвую сосну – не толстую, крепкую, без коры. Вот муравейник, встанем рядом, глядим на берёзу, раздвоенную от корня: в развилке наша сосна. Оля тоже её заметила и кивнула:

– Эту, да? А валить удобнее к берегу, по наклону…

Андрей стукнул обухом по голому стволу, прислушался к басовому гулу, а потом несколькими ударами вырубил со стороны берега клин на две трети толщины. Как легко работается, как точны движения, когда она смотрит, и ведь само так получается! Дерево даже не качнулось, и Андрей стал осторожно подпиливать его навстречу клину: поводит ножовкой, толкнёт – не падает, добавим ещё, – пока не услышал треск рвущихся волокон. Ствол подался, рухнул; Андрей вмиг обрубил лишние сучья и распилил его пополам.

– Этого нам хватит до конца, – сказала Оля, – ещё и останется. Спасибо.

Андрей, связав ремнём два бревна, поднял их на плечо, взял в свободную руку инструменты. Оля, поддерживая концы, шла сзади и в завёрнутой футболке несла грибы – кроме маслят, был там и белый, и несколько желтоголовых сыроежек, и подберёзовик, который она, сорвав, лизнула снизу шляпки, чтобы проверить, не ложный ли.

– Я знаешь, какая была в детстве? – продолжала она. – Роста маленького, и одинаковая в высоту и ширину, такая крепышка.

– Не верится.

– Но вот была, фотографии покажу. На физкультуре могла весь урок бегать, не уставая. Все ноют: хватит, давайте посидим, одна Оля: нет! хочу ещё! Однажды к нам пришёл тренер по лёгкой атлетике, посмотрел и позвал меня заниматься. Так и закончилась музыка, я дома сказала: хочу бегать, бегать!.. И сначала моя дистанция была восемьсот метров, но там все сходятся на одну дорожку, а я была мелкая, злая, толкалась, ноги давила… Девчонки от меня плакали.

– И в это не могу поверить.

– Была-была, есть живые свидетели. И тогда меня перевели на четыреста, ни на что особо не надеясь. А я вдруг выросла… сто шестьдесят девять – это ведь не мало, да? и настоящая скорость появилась.

– Скорость – это врождённое, вроде голоса у певца?

– Наверное… Знаешь, очень похоже. Странно, что мне это в голову не приходило. И я доросла до камээса, чисто, без допингов. Могла и до мастера без них, нормативы уже делала, а дальше… не знаю. Вряд ли это возможно.

– Потому и не пошла дальше?

– Не только. Подруга моя Настя, тоже четыреста бегала, но с барьерами; мы жили с ней в одной комнате на соревнованиях и на сборах… Она у меня на глазах упала, зацепилась ногой за барьер. Ужас… Поставила мировой рекорд по прыжкам головой вперёд, и сотрясение мозга, и связки порвала в колене. И сразу стала никому не нужна, кроме семьи… ну, и меня. Тренер передавал приветы, подбадривал, но уже просто как знакомый. Обратно её никто не ждал. И вот тогда я задумалась: чем дальше заниматься? В конце десятого класса…

За разговором они дошли до костра, двуручной пилой распилили сосну на чурбаны; Андрей расколол их и сложил поленья под тентом, а три самых ровных отнёс к себе в палатку.

– Для Славы Брындина, – сказал он. – Друг у меня гитарный мастер. Может, ему сгодится на пружины.

– Что это такое?

– Ну, это тонкие рейки, – объяснил Андрей, глядя в её внимательные зелёные глаза. – Приклеиваются к деке изнутри. Если просунуть руку, нащупаешь.