Опустошённые души

— И буду жить один… Живу же, и ничего!.. Одному пожалуй что и лучше, потому, никто на тебя виснуть не будет. А то бывает так, вертится один человек около другого, и оба вертятся как два зубчатых колеса на одной оси, и думают они оба, что третье колесо разом захватят… А выходит так, что одно колесо зацепляется, а другое только зря вертится… Так и два человека думают, что их двое, а чуть что — один в одну сторону, а другой — в другую… Вот тоже и про интеллигентов скажу: много они хорошего для рабочего человека сделали, без них, пожалуй, и рабочий-то не был бы тем, что есть. А как подумаешь хорошенько, так и это дело неладное выходит! Я вон 9 января с Гапоном рядом шёл, грудь свою под пули подставлял, а когда жар-то в душе прошёл, тут меня раздумье и взяло: «А почему, — мол, — мы, рабочие, студенты да барышни разные свои груди подставляли под пули, а где же, — мол, — остальные-то люди?.. Всем надо свободной жизни, а добывать-то её идите вы, у кого в душе жара больше! Вы, — мол, — идите — добывайте свободу, а мы кровавые статьи в газетах будем писать, что, — мол, — зря в вас солдаты палили!.. Нет, — думаю, — молодчики мои, за вами я больше не пойду… Потому — не хочу быть пулемётным мясом». Зовут меня за это черносотенцем, а где в этом правда-то?.. Не пойду и за человеконенавистниками. Не пойду и за человеколюбами…

— Как вы сказали?..

— Человеколюбы… Теперь я всех интеллигентов так зову… Человеколюбы, и нет им другого названия… А потому — любите вы человека-то и наставляете его на жизнь, а главного-то в вас и нет…

— А что же по-вашему главное?..

— Ему, человеку-то, силу надо… Поняли — силу!.. Раз как-то, давно это было, — один студент читал у нас в кружке насчёт силы и права. Хорошо всё это у него выходило: «Народу, — мол, — надо и силы, и права». «А чего, — говорю, — вы не даёте народу-то силу эту да и права? Где они?» Посмотрел на меня председатель нашего кружка да и говорит: «Вы, — говорит, — товарищ Завьялов, не по вопросу говорите»… Начал он меня расспрашивать, чего я не понимаю, то да сё… А я говорю: «Хочу силы и права… Складно вы про них говорите как про брата и про сестру, а вы, — мол, — покажите мне — где у этого брата да у этой сестры матка?..» Посмеялись они надо мною, верно думали, что я пьян, или что… Студент начал опять читать про силу да про право, а я ушёл… «Плевать, — мол, — мне на вас, если вы матери родной не покажете у силы да у права!..»

Завьялов пристально посмотрел в глаза студенту, точно спрашивая: «А ну, что ты обо мне думаешь?» И продолжал:

— Так вот и в эту самую революцию-то не пошёл я на митинги и на улицах баррикады строить не хотел, потому не было у меня в душе матери, за которую я должен бы сражаться… Других не удерживал: иди, коли веришь, а я не пойду… Потому, не верить хочу, а знать… Будет время, когда и я уверую, а теперь — нет!.. Теперь вон про нашего Петра размыслите: люблю я его и очень люблю. Хожу, бранюсь с ним, а люблю… Потому — настоящий рабочий из него выйдет, друг народа! Это не интеллигент какой-нибудь! Не-ет!.. Это интеллигент-то из рабочих будет… Мать-то, которую я искал в интеллигентских словах, он нашёл в жилах своих, в сердце, в душе… Вот это — мать, настоящая мать и силы, и права!.. Вот в такую мать я уверую! Пусть только она выйдет из его души-то… Вот тогда и будет потеха! Тогда мы, рабочие, и скажем вам, что значит «око за око»… Не доживу я до этих-то дней, старый чёрт, а верю в них!.. Потому — найдут рабочие мать и для силы, и для права…

— Что же вы не примкнёте к ним? — спросил Травин.

— А потому и не примкну, что боюсь напортить дело… Служу я, пока что, капиталу, а душа моя с рабочими. Капиталу-то я служу по найму, а жить с рабочими должен по душе… Никак я не могу жить, и чтобы в душе у меня было и «не убий», и «око за око» в одно время… Не по совести живут так люди, если у них в одно время и «не убий», и «око за око». Страшно жить, когда за пазухой камень, а ещё страшнее, если у тебя и камень, и это самое-то «не убий»… Потому — другой человек не знает, что я выну — камень или «не убий»…

Он вынул из жилетного кармана большие серебряные часы, посмотрел, быстро попрощался и ушёл.

XII

Дня через два, Завьялов снова пришёл к Травину и опять горячо и долго говорил о том, что его волновало.

Часов в семь вечера в комнату Травина зашёл Пётр и сказал:

— Надоел ты, дядя, Николаю-то Иванычу… Помолчал бы…

— Нет, товарищ, отчего же, садитесь и вы, — заступился за гостя Травин.

Пётр не отошёл от двери, упёрся руками в косяки и пристально всматривался в силуэт грузной лохматой фигуры дяди, обрисовывавшийся на фоне окна с умирающим светом сумерек.

— Товарищ Пётр, садитесь и вы, — пригласил Травин.

Пётр не двинулся от двери.

— Чего ж ты, Пётр, садись!.. А я тут всё о тебе говорил и ругал тебя…

— Да ты только и делаешь, что бранишься!..

— А ты всех любишь? Знаю я!.. Потому я тебя и браню! Интеллигенты тебя человеком сделали, а я вот с Николаем Иванычем говорил, что это плохо! В наше время впору чертолюбом быть… А коли не можешь, то хотя маску чёртову на себя надень, и то неплохо…