Опыт биографии

Оставаясь в Союзе Писателей, я нес ответственность за все ваши действия и я с себя эту ответственность не снимаю. Но выступая в защиту гонимых и арестованных, исповедуя Христа в своих статьях и книгах, и, оставаясь при этом членом СП, я думал и о вас - может мой пример был все-таки не бесполезен для кого-то из членов Союза Писателей? Если вы меня исключите, то снимете с меня тяжкую ответственность за ваши преступления перед русской литературой, перед Россией. Мне станет легче, но каково будет вам? У каждого из нас есть дети, есть совесть. Даже когда мы о ней забываем, она все равно существует, живет и когда-то даст о себе знать. Дай Бог, чтобы это случилось с вами до вашей смерти.

Феликс Светов. 20 марта, 1980".

Члены Секретариата за исключение проголосовали единогласно, при одном воздержавшемся (их больше сорока: "Тридцать три богатыря - сорок два секретаря..." - сказал Твардовский).

(Примеч. 1981 г.)

Он и не мог ничего ответить - судья Миронов. В деле не было ни одного факта, подтверж-дающего преступную деятельность подсудимого Гинзбурга, за которую он, тем не менее, получил свой срок. В этом значение и важность процесса для нашего времени: с одной стороны, он неопровержимо свидетельствовал о невозможности рассчитывать хотя бы на какое-то соблюдение закона и права в наших условиях, а с другой - показал предел легальных возможностей протеста.

Но все это никак не укладывалось в головах людей, продолжавших сохранять поразитель-ную наивность в отношении элементарного понимания того, что такое наше судопроизводство. Это тоже характерно, свидетельствует о полном отсутствии правосознания: ожидание и готовность в любую минуту быть задержанным, обысканным, арестованным неизвестно за что и почему - при полнейшем доверии к следствию, суду, самой формальности судопроизводства, уже давно не имеющей никакого отношения к его сути.

Но ведь был суд, судебное заседание, прокурор, свидетели, наконец, защитники... "Что вы можете сказать о защите на этом процессе?" - спросили мы судью Миронова. - "Что ж, - кокетничал он, - по нашим советским законам каждый подсудимый имеет право на защиту. Защитники осуществили это право, выполняли свои профессиональные функции. Правда, не всегда были на высоте..." - "Одного из защитников - Золотухина, после процесса исключили из партии и вывели из коллегии адвокатов? Как вы это объясните?" - "Об этом я ничего не знаю,- сказал судья.- Я с ним в разных парторганизациях".

А между тем, случай был беспрецедентный. Я говорю не о вопиющем факте исключения адвоката из коллегии за его несогласие с прокурором и председательствующим на процессе, с обвинительным приговором - за иную точку зрения в конкретном деле. В нашем громком политическом процессе еще не бывало, чтобы устами адвоката было заявлено, что его подзащитный полностью невиновен и ввиду этого должен быть оправдан. Я представляю себе эмоции набитого стукачами зала, когда Борис Андреевич Золотухин доказывал несостоятель-ность одного за другим всех пунктов обвинения, всего, что по словам автора цитированной выше статьи было установлено "неопровержимыми" свидетельскими показаниями, материалами дела и авторитетными заявлениями экспертов.

Прежде всего было опровергнуто обвинение в том, что Гинзбург передал Белую книгу в НТС для опубликования, ибо оно опиралось только на противоречивые показания подсудимого Добровольского и в свою очередь противоречило бесспорно установленным фактам. Было полностью опровергнуто обвинение в связях подсудимого с организацией НТС, ибо приговор опирался на показания того же Добровольского, которых он в действительности не давал во всяком случае их не было в деле. Напротив, в деле, при его внимательном анализе были доказательства отсутствия связи Гинзбурга с НТС, ибо НТС, как доказал защитник, исходя из материалов дела, не только не был связан с его подзащитным, но ничего не знал о нем. Адвокат обвинил суд в нарушении закона, ибо в своем приговоре суд отверг доказательства, оправдывав-шие Гинзбурга. Было установлено, что сами по себе действия Гинзбурга, включившего в сборник (Белая книга) два материала, признанных криминальными (листовка, подписанная "Сопротивление", и "Письмо старому другу") не образуют преступления, предусмотренного соответствующими статьями советского Уголовного кодекса и т.д. и т.п.

С одной стороны суд по революционной совести, с краснобайской, желтой, цитированной уже статейкой Овчаренко, а с другой - профессиональная работа защитника, швырнувшего в лицо суду обвинение в его полнейшей несостоятельности. А между тем процесс готовился долгие месяцы, бесконечно откладывался, и только появление Брокса-Соколова, не имевшего никакого отношения к делу, его "решило". Бедный Брокс толком не знал, что находится в конверте, который его просили передать в Москве, зачем туда положили бумагу для тайнописи, которая якобы была так необходима Гинзбургу, давно находившемуся в тюрьме, о чем широко оповещалось в западной прессе. Грубая работа, старая жандармская практика, хотя те были поумнее.