Опыт борьбы с удушьем

Я кивнул, потому что действительно, какое это сейчас имеет значение. Как он договаривался, если я по максимуму получил, что по этой статье положено? О чем договаривался, просто интересно – о чем?

Глава 13 Самый гуманный суд в мире (продолжение)

1

Настал день суда. Они поехали: Женя, Реваз и Мери. Реваз не находил себе места, нервничал, сердился и в результате заставил всех выйти из дома намного раньше, чем следовало. Они приехали заранее и долго ждали в коридоре, пока их не пригласили в зал. В величавом, помпезном помещении царил полумрак. Под потолком горели тусклые лампы, но темные деревянные панели и обитые темной тканью стулья поглощали весь свет. Впереди, в противоположном конце зала, на возвышении, похожем на сцену, стоял длинный стол, накрытый темной скатертью, и несколько стульев с высокими деревянными спинками. Слева от судейского стола у стены было огорожено невысоким барьером место для подсудимых. Справа от стола лицом к скамье подсудимых стояла трибуна для свидетелей. Пока Женя ходила и оглядывалась, зал успел наполниться людьми. Она отошла к задним рядам и хотела сесть на место у прохода.

– Занято, – сказал по-русски толстый мужчина, сидящий в центре ряда. – Весь ряд занят.

Женя удивилась: вроде бы дело не в театре происходит, что значит занято?

– Мы заняли места во втором ряду. Давай вместе сядем, – к ней подошла Мери.

Они устроились вдвоем во втором ряду, Реваза не было, он ушел в холл, встречать других художников.

– Сколько художников в деле участвует, и у всех семьи и друзья. Здесь сегодня весь Тбилиси будет, – сказала Мери с непонятной гордостью.

Реваз вернулся, сел рядом. Женя оглянулась, зал был полный. Реваз что-то по-грузински сказал Мери. Потом обратился к Жене.

– Что ты крутишься как маленькая? Смотри вперед, скоро уже их введут. Твой муж там, впереди, вон из той двери войдет. Ничего интересного сзади нет.

Что-то в его тоне насторожило Женю.

– В чем дело? – шепотом спросила она Мери.

– Он сердится, что эта… девушка уже здесь. Не хочет, чтобы ты ее видела, – тоже шепотом ответила Мери.

– Где здесь? В зале суда? – Женя замерла.

– Не знаю где. Где-то здесь крутится. Может быть, и в зале, – Мери оглянулась. – Нет, не видно.

– А ты ее видела сегодня?

– Я не видела. Реваз ее видел. Она перед зданием суда стояла.

– Значит, она вошла. Не будет же она все время на улице стоять?

– Да не знаю я. Все, тихо, начинается.

– Слушания по делу обвиняемых Бялого Савелия Матвеевича и Палкера Леонида Романовича объявляются открытыми. Встать, суд идет, – объявила секретарь суда скрипучим голосом с сильным акцентом.

Вошли судьи.

– Ввести обвиняемых, – опять проскрипела секретарь.

Женя задрожала и должна была обхватить себя руками, чтобы не содрогаться всем телом. Первым шел Сева. Она не видела его почти год, и в первый момент ее снова, как и в первый раз, удивило, какой он высокий и широкий в плечах. Он был одет не в тот костюм, который Женя ему передала – хотя Сева специально просил, чтобы она привезла ему приличную одежду для суда. На нем было что-то чужое. Очень коротко стриженный, почти наголо. Осунувшийся, но с живым осмысленным взглядом и своим нормальным энергичным выражением лица. Он не производил тяжелого впечатления, не был потерянным, сникшим, чего Женя в глубине души опасалась. Но это был и не тот Бяша, у которого все шутки да прибаутки, которому море по колено. Она взмахнула рукой. Сева увидел ее, кивнул, улыбнулся и прошел на свое место на скамье подсудимых. На Палкера Женя даже не посмотрела, как он выглядел, не заметила. С момента, как их ввели, она смотрела только на Севу и старалась не плакать.

Зачитали еще раз обвинение – коммерческое посредничество в реализации художественной продукции группы грузинских художников.

– Есть ли вопросы? – задал риторический вопрос судья.

Как правило, никаких вопросов у публики советскому судье не бывает, но в Грузии все оказалось по-другому. Кто-то из задних рядов, не поднимаясь со стула, громким голосом начал спрашивать.

– А кто оплачивал эти их услуги? Государство в лице Худфонда? Тогда в чем, собственно, состав преступления? Это ведь обычная, принятая практика.

– Нет, нет, зарплата в Худфонде – это лишь незначительная часть тех денег, которые получали подсудимые за свои услуги. В основном это частные платежи из кармана художников, что по советскому законодательству является преступлением.

Вдруг объявили перерыв, Женя даже не разобрала – почему. В зале зашумели, Севу с Палкером увели.

– Посидите пока здесь, – Реваз поднялся со стула. – Я пойду проверю обстановку.