Опыт нелюбви

Мир являлся ей во всем своем разнообразии, в этом был колоссальный интерес, и интересом этим, как горючим, заправлялся моторчик у нее внутри.

И весь следующий день она ловила себя на том, что ожидает перерыва в совещании, чтобы съездить в парк, где есть какой-то бювет – что это такое, между прочим? – и попробовать минеральную воду липецкого курорта.

Но днем никуда поехать не получилось, потому что неожиданно удалось взять интервью, о котором она мечтала и к которому не надеялась подобраться прямо сегодня. А потом брала еще одно интервью, запланированное, а потом должна была идти на ужин, который был важен не едой, а полезным общением.

Так что до парка Кира добралась только назавтра. Она поехала туда утром, перед работой.

В парке тоже сплошь росли липы, огромные. Листья с них еще не облетели, потому что осень в этом году стояла тихая, сумрачная и теплая. Она даже в Москве такая выдалась, и уж тем более здесь. Ведь Липецк ближе к югу, не к Арктике какой-нибудь.

Кира прошла по аллее к бювету. Раньше, в царские курортные времена, это французское название, наверное, звучало правильно. Прогуливались под липами неторопливые дамы, провинциальные и даже столичные – в Европе-то шли Наполеоновские войны, по курортам не разъездишься, а Кавказ еще был дик и опасен, – пили целебную воду из фаянсовых кружек, строили глазки кавалерам… Бювет!

Теперь в парке было сыро и пустынно, никакого бомонда не наблюдалось. Вода текла из маленького фонтанчика. Стакан Кира захватить не догадалась, пришлось подставить под струйку сложенные ковшиком ладони. Вода пахла сероводородом. Явно она такая же, как в прежние времена.

Телефон зазвонил в сумке некстати, пришлось выплеснуть воду на землю. Но не ответить было нельзя: звонок с работы – бодрая мелодия «Время, вперед!».

– Кира, я прошу вас вернуться в Москву, – сказала секретарша Длугача. – Случилось несчастье.

– Какое, Инга Алексеевна?

Кира успела еще подумать, что, может быть, задала вопрос слишком спокойным тоном, надо бы иначе, ведь несчастье у человека…

И больше ничего подумать не успела.

– Виктор Григорьевич погиб, – сказала секретарша.

Кира поняла, что думала о нем, в то же мгновенье, когда услышала эти слова.

Она думала о нем, когда в теплом утреннем тумане шла по липовой аллее: как он там, в Арктике? И когда пила воду из ладоней: точно так они пили воду той первой ночью, когда сидели у костра, усталые и потрясенные всем, что им пришлось пережить, да, Кира захотела ополоснуть горящее лицо, и он принес откуда-то воду – сказал, родник в лесу, – и она стала пить эту родниковую воду из его ладоней… И раньше она о нем думала – когда рассказывал ей лихой романовский парень, что его земляки страха не имеют. И еще раньше…

Она думала о нем всегда. Каждую минуту! Она не понимала, зачем он является ей, с чем он является ей каждую минуту, а это страх за него ей являлся и, может, предчувствие…

– Вы меня слышите? – спросила Инга Алексеевна.

– Да. – Она не узнала своего голоса. – Вы… точно знаете? Ведь это… аварийная посадка, может. Вертикальная посадка! – вскрикнула она. Господи, да что она понимает в вертикальных посадках?! – Может, они где-нибудь сели, их искать надо!

– Нет, Кира. – В голосе Инги Алексеевны наконец послышались слезы. – Их не надо искать. Они садились в метель и столкнулись с горой, когда второй раз заходили на посадочную полосу. На Земле Франца-Иосифа.

Звук падающей воды нарастал у Киры в ушах, как будто не маленький целебный фонтанчик журчал перед нею, а низвергался со страшным гулом водопад. Она не слышала своего голоса, не чувствовала рук, ног.

«Франц-Иосиф… – гудело у нее в голове. – Франц-Иосиф, Франц-Иосиф…»

Что это значит, почему долбит ей голову это имя? Она вспомнила, как Длугач спускался по лестнице венского дворца, а она подумала, что точно так шли по этой лестнице принцы Австро-Венгерской империи, и такие же они были широкие и высокие, и так же тяжела была их поступь…

– Кира! Кира, вам плохо?! – донеслось из трубки. – Где вы сейчас?

– Нет, ничего, – ответила она. – Ничего, ничего. Где я? Здесь вода.

Она не знала, как ответить на этот вопрос. Она не понимала, где она.

– Вы закричали, – сказала Инга Алексеевна. – Мне тоже страшно.

– Он сам вел самолет? – спросила Кира.

– Не знаю. Я знаю только то, что сказала вам.

– Где… он?

– Я в самом деле ничего еще не знаю, Кира. – Слезы снова послышались в голосе Инги Алексеевны. – Приезжайте, пожалуйста, поскорее. Мы растерялись, все как-то мечутся, и никто не понимает, что делать.

– Я сейчас выезжаю, – сказала Кира. – Я все сделаю.

«Ничего я уже не сделаю. Ничего!»

Это слово ударило ее как пощечина. В нем заключалась какая-то страшная правда, которой она до сих пор не учитывала в своих поступках. Эта правда высветила ее жизнь таким пронзительным, таким беспощадным светом, в котором не имели смысла обычные помыслы и резоны.

Ничего. Ни-че-го!

Глава 10