Опыт о человеческом разумении

Свобода есть сила действовать или не действовать сообразно указанию ума. Сила направлять способности к действию в одних случаях на то, чтобы вызвать движение, а в других - покой, есть то, что мы называем волей. То, что в ряду наших произвольных действий определяет волю ко всякому изменению действия, есть некоторое наличное беспокойство, которое есть или по крайней мере всегда сопровождается беспокойством желания. Желание всегда возбуждается злом, с тем чтобы избежать его, ибо полное избавление от страдания составляет всегда необходимую часть нашего счастья. Но не каждое благо, даже каждое большее благо, постоянно возбуждает наше желание, потому что оно может не составлять (или не признаваться составляющим) необходимой доли нашего счастья, ибо все, чего мы желаем, - это только быть счастливыми. Но хотя это общее желание счастья действует постоянно и неизменно, однако удовлетворение всякого отдельного желания может быть отложено, чтобы не определить волю к какому-нибудь соответствующему действию, пока мы здраво не обсудили, составляет ли отдельное кажущееся благо, которого мы тогда желаем, часть нашего реального счастья, совместимо ли оно или несовместимо с. ним. Вывод нашего суждения после этого рассмотрения и заставляет решиться в конце концов человека, который не мог бы быть свободным, если бы его воля определялась чем-нибудь другим, кроме его собственного желания, руководимого его собственным суждением. Я знаю, что некоторые полагают, будто свобода человека состоит в состоянии безразличия, имеющемся до того, как определяется воля. Мне хотелось бы, чтобы люди, придающие столько значения такому предшествующему безразличию, как они это называют, высказались ясно, предшествует ли это предполагаемое безразличие мысли и суждению разума, точно так же как решению воли. Ибо довольно трудно ставить его между ними, т. е. непосредственно после суждения разума и до решения воли, потому что решение воли следует непосредственно за суждением разума. А поместить свободу в состояние безразличия, предшествующее мысли и суждению разума, на мой взгляд, значит утверждать, что она находится во мраке, где мы не можем ни видеть ее, ни что-нибудь говорить о ней. Самое меньшее, такой взгляд приписывает свободу субъекту, не способному пользоваться ею, ибо всякое существо признается способным к свободе только в результате мысли и суждения. Я не придирчив к словам и потому готов сказать вместе с теми, кто любит это утверждать, что свобода заключается в безразличии. Но это есть такое безразличие, которое остается после суждения разума, даже после решения воли. Это не есть безразличие человека (после того как человек однажды рассудил, что лучше - действовать или воздержаться от действия, он уже относится не безразлично), но безразличие его деятельных сил, остающихся и после решения воли в такой же степени способными действовать или воздержаться от действия, как и до него, находящихся в состоянии, которое, пожалуй, можно назвать безразличием, если угодно. И насколько простирается это безразличие, настолько человек свободен, но не далее. Например, я обладаю способностью поднять руку или оставить ее в покое; для этой деятельной силы безразлично - поднять или не поднять мою руку; стало быть, в этом отношении я совершенно свободен. Моя воля определяет эту деятельную силу к покою; но я все-таки свободен, потому что безразличие этой моей деятельной силы действовать или не действовать все еще остается; сила, движущая моей рукой, не уменьшается от решения моей воли, которая в настоящее время повелевает оставаться в покое; безразличие этой силы действовать или не действовать точно такое же, как и прежде, что и обнаружится в том случае, если воля подвергнет его испытанию, отдав противоположное распоряжение. Но если во время ее покоя мою руку внезапно поражает паралич, безразличие этой деятельной силы и вместе с ним моя свобода исчезают; я уже несвободен в этом отношении, вынужден по необходимости оставить свою руку в покое. С другой стороны, если моя рука будет приведена в движение конвульсиями, безразличие этой деятельной силы также исчезнет вследствие этого движения, и моя свобода в этом случае будет потеряна, ибо я вынужден по необходимости двигать своей рукой. Я добавил это, чтобы показать, что именно в таком безразличии, на мой взгляд, состоит свобода, и ни в каком другом - действительном или воображаемом.