Опыт о неравенстве человеческих рас

Перед лицом таких богатств, совершенно новых или совершенно по-новому понятых, никто уже не посмеет объяснить сложную мозаику социальных и общественных отношений, мотивы взлета и падения наций, исходя лишь из абстрактных и чисто гипотетических рассуждений, которыми оперирует скептическая философия. Посколь­ку сегодня мы имеем множество положительных фак­тов, которые появляются со всех сторон, выползают из всех гробниц и выстраиваются в определенном порядке, повинуясь воле неленивого и внимательного наблюдате­ля, не надо больше, по примеру теоретиков-революционе­ров, лепить из воздуха фантастических людей и с детс­кой радостью передвигать химеры, напоминающие наших политиков. Действительность слишком категорична, слишком красноречива, чтобы можно было предаваться таким играм, часто нечистоплотным и всегда недостой­ным. Вынести трезвое суждение о человечестве может только суд истории. Я признаю, что это судья строгий, судья опасно беспощадный, когда речь идет о столь не­приглядных временах, как наши.

Дело вовсе не в том, что прошлое безупречно. В нем есть все, поэтому в нем можно найти много ошибок и немало вещей постыдных. Более того, в сегодняшних людях мож­но было бы обнаружить достоинства, которых ему не достает. Но если напомнить обвинителям грандиозные тени героических эпох, что они ответят? Что возразят, если упрекнуть их в попрании религиозной веры, полити­ческой верности, культа долга? Если напомнить им, что они способны лишь пользоваться обносками знаний, осно­вы которых заложили и объяснили предки; если к этому добавить, что античная добродетель сделалась мишенью для насмешек, что человек отдал свою энергию пару, что поэзия угасла, что ее великие жрецы умерли, что высшие интересы превратились в самые мелочные расчеты — что они скажут в свое оправдание?

А ничего, кроме того, что все прекрасное, погрузившись в молчание, не погибло, что оно только спит; что все эпо­хи были свидетелями переходных периодов, когда жизнь борется со страданием и в конце концов выходит из этой борьбы торжествующей и цветущей, что, как когда-то на смену постаревшей Халдее пришла юная победитель­ница Персия, на смену обветшавшей Греции — муже­ственный Рим, развратная власть Августа сменилась правлением благородных тевтонских князей, точно так же современные расы познают обновление.

Именно так я думал какое-то мгновение, впрочем, со­всем короткое, уже собирался именно так ответить Истории на ее подобные обвинения и мрачные прогнозы, как вдруг меня поразила тягостная мысль о том, что я слишком поспешил с выводами, лишенными доказа­тельств. Итак, я захотел найти их и с тех пор, движи­мый привязанностью к живущим людям, все глубже про­никал в тайны людей умерших.

Именно тогда индуктивный метод привел меня к осоз­нанию того очевидного факта, что этнический вопрос сто­ит выше всех остальных вопросов истории и в нем заклю­чается ключ к ее пониманию, что неравенство рас, сопер­ничество которых формирует нацию, исчерпывающим образом объясняет судьбы народов. Впрочем, нет на земле никого, у кого не возникло бы предощущение столь потря­сающей истины. Любому под силу заметить, что были слу­чаи, когда на какую-то страну обрушивались чужеземные племена и, будто в мгновение ока, изменяли ее обычаи и образ жизни, и там, где до их появления царило оцепене­ние, начинала бить ключом неизвестная доселе деятель­ность. Приведу в качестве примера случай, когда англосак­сонское вторжение сформировало Великую Британию, и это произошло по воле Провидения, которое, послав на этот остров народ, прославленный мечом предков Вашего Величества, в один прекрасный день подарило — как удач­но заметила некая августейшая персона — обеим полови­нам одной нации нынешнюю царственную династию, чер­пающую свои славные традиции в далеких и самых герои­ческих истоках.

Осознав, что есть сильные и слабые, я принялся изу­чать главным образом первые, чтобы понять их способ­ности и особенно проследить их генеалогическую цепоч­ку. Следуя такой методе, я убедился в следующем: все, что есть на земле великого, благородного, плодотворно­го, что составляет такие человеческие творения, как наука, искусство, цивилизация — все это происходит из одного корня, из одной идеи, принадлежит к одному се­мейству, различные ветви которого правили во всех оби­таемых уголках вселенной.

Изложение этих вопросов содержится в этой книге, ко­торую я возлагаю к трону Вашего Величества. Не мне дано — впрочем, я об этом не думал — спуститься с высот научных рассуждений на почву полемики. Я не ставил це­лью предсказать завтрашний день или отдаленное будущее. Я описываю обширные периоды времени. Я начинаю с пер­вых на земле народов, чтобы дойти до тех, которых еще нет. Мыслю я только категориями столетий: одним сло­вом занимаюсь моральной геологией. В книге редко идет речь о человеке, еще реже о гражданине или подданном; часто, вернее всегда, — о различных этнических группах, поскольку меня интересуют не случайные факторы национальности, ни даже существование государств, а расы, общества и ци­вилизации.