Опыт о неравенстве человеческих рас

Тацит в сущности отрицает наличие цивилизации у германцев и считает их «философствующими разбойниками». Но в действительности они не были ни бедными, ни невежественными, ни варварами. До того, как прийти на Север или завоевать Гардарику, они прошли через свой бронзовый век. Все находки, относящиеся к этому веку, — кельтского происхождения [376].

Дом одэла не был похож на мрачное жилище, наполовину врытое в землю, какие любит изображать с мрачным стоицизмом автор «Германии». Однако существовали и такие дома, но они служили убежищем для слабо германизированных кельтов или карлов, крестьян–земледельцев. Их до сих пор можно встретить в южной Германии, где они, по мнению местных жителей, служат надежной защитой от зимних холодов. Но в основном свободные люди, арийские воины, жили в более удобных и просторных домах. Кстати, у латинских авторов можно найти упоминания о германских дворцах или замках.

Обычно перед домом был большой двор, включающий различные хозяйственные постройки. Все это было окружено прочным забором. В центре возвышался сам дом, одэл, с мощными деревянными колоннами, окрашенными в разные цвета. На крыше из блестящего металла, украшенной резными фризами, устанавливалось изображение религиозного характера, например, мистического кабана Фрейи [377]. Большую часть дома занимал просторный зал, украшенный трофеями, в центре которого стоял большой стол.

Здесь ариец–германец принимал гостей, собирал свою семью, вершил суд, приносил жертвы богам, устраивал праздники, держал совет с близкими и раздавал подарки. На ночь он удалялся во внутренние покои, где при слабом свете очага на скамьях, стоявших вдоль стен, спали, положив голову на щиты, его соратники.

Поразительно сходство этого роскошного жилища — с большими колоннами, с высокой резной крышей — с дворцами, описываемыми в «Одиссее», и царскими резиденциями мидийцев и персов. Действительно, Ахамениды строили свои дворцы за пределами городов, и вокруг них были такие же вспомогательные постройки, как в германских замках. Там жили работники, поэты, лекари и астрологи. Таким образом, замки арийцев–германцев, описанные Тацитом, о которых с такими подробностями повествуют тевтонские поэмы, а еще раньше священный Асгард на берегах Двины — все это образы иранского Пасагарда, пусть даже уступавшие ему в совершенстве исполнения [378]. Спустя столько веков после того, как арийцы–роксоланы расстались со своими собратьями в Бактриане, а возможно, еще севернее, спустя столько веков путешествий через многие земли, и что еще замечательнее — после стольких лет, проведенных под кровом своих повозок, они сохранили древние инстинкты и понятия о культуре своей расы, и на берегах Зунда, а позже Соммы, Мезы и Марны, они строили жилища по тем же принципам, величие которых мы видели на Каспийском море и на Евфрате [379].

Когда ариец–германец восседал в своем зале на возвышении, одетый в богатые одежды, перепоясанный красивым мечом, выкованным умелыми руками иотунов, славян или финнов, в окружении отважных соратников и вел с ними беседы под звон кубков и рогов, украшенных серебром или золотом, ни рабы, ни слуги низкого звания не допускались прислуживать за праздничным столом. Эти обязанности считались слишком почетными для них; как Ахилл сам подавал кушания для своих гостей, так и германские герои соблюдали эту древнюю традицию.

Домочадцы имели разные права: господин больше всех уважал своего оратора, оруженосца, возничего и своего воспитателя, который с детских лет обучал его обращаться с оружием и учил командовать людьми.

Празднества происходили шумно и торжественно и сопровождались хвастливыми рассказами о ратных подвигах и новых завоевательных планах, встречаемыми бурными приветствиями. Присутствующие вскакивали с мест и размахивали оружием, подстегивая себя и поздравляя смельчака.

Когда спадал воинственный порыв, они принимались за игру, которая была страстью этих склонных к авантюризму людей, жадных до приключений и рискованных предприятий, людей, которым приходилось испытать рабство, что было для них хуже смерти. В таких собраниях обычно ценили рассказы путешественников, декламацию стихов или загадки — также любимое их развлечение. Вообще страсть к загадочному — одна из характерных черт арийской расы; она связана с таинственным существом, сфинксом или грифоном, родина которого, несомненно, Центральная Азия: оттуда оно пришло к эллинам в облике Киферона, к иранцам в виде Болора, которого они называли Симург. Все загадочное является частью национального гения скифов и массагетов.

Германские песни при всех орнаментальных украшениях носили исторический характер, но эта история дышала страстью и служила прославлению подвигов и призыву к отмщению. В ней мало лирики. Эти произведения больше напоминают поэмы Гомера как по содержанию, так и по совершенству исполнения. В них отсутствует рифма, но есть ритм и аллитерация [380]. Древность этой системы стихосложения несомненна.