Пожалуй, позицию Зиновьева 6 марта можно характеризовать как «критическую поддержку» Ленина. Кое-что о взглядах Зиновьева на рубеже апреля 1917 г. можно также заключить из его статей, одна из которых была опубликована в «Правде» еще до приезда знаменитых эмигрантов, 1 апреля. В ней Зиновьев как раз пишет о «связи русской революции с Западной Европой», беспощадно критикуя «англо-французских империалистов» и их русских пособников (министров Временного правительства) за стремление продолжать «с обеих сторон одинаково грабительскую войну». Противостоять алчным притязаниям буржуазии могут, по словам Зиновьева, только «рабочие-интернационалисты всех стран», которым следует общими усилиями низвергнуть империалистические режимы, положить предел войне и «выйти на широкую дорогу борьбы за социализм». Эти тезисы Зиновьев развивал в следующей статье, опубликованной в «Правде» 8 апреля. В ней он идет дальше, провозглашая от имени революционной социал-демократии: «Мы тоже не хотим двоевластия. Мы тоже за то, чтобы в нашей стране существовала единая власть. И этой властью должны быть Советы Рабочих и Солдатских Депутатов». Произошедшую революцию Зиновьев считал лишь «первым шагом» международной пролетарской революции, которая теперь нуждается в дальнейшем развитии и в помощи со стороны западного пролетариата. При выполнении этих условий, «русская революция 1917 года послужит началом конца капиталистического строя».
На этом уровне, аналогии в построениях Ленина и Зиновьева очевидны. Оба выступали с анти-оборонческих позиций, против Временного правительства и его зарубежных союзников за международную пролетарскую социалистическую революцию, которая должна положить конец капитализму. По всей видимости, Зиновьев разделял мысль Ленина об исчерпанности буржуазно-демократического этапа русской революции, и соглашался с ленинской установкой на то, что единственной революционной властью должны стать Советы. Однако из его ссылки на Запад можно сделать вывод о том, что он напрямую (и в большей степени, чем Ленин) увязывал переход к социалистической фазе революции с помощью западных рабочих. Он мог – и не без оснований – претендовать на то, что именно он проанализировал связь русской революции с ситуацией на Западе (в обеих статьях этому уделяется много внимания). В этом контексте его комментарий по поводу тезисов Ленина можно рассматривать не только как критику, но и как содержательное дополнение.
Наконец, известна оценка ленинских тезисов Шляпниковым, также присутствовавшем на том заседании. Шляпников, как и следовало ожидать, более всех расположен к солидарности с взглядами вождя, но и он не полностью удовлетворен: «Две части тезисов – говорит он, излагая свое видение ленинской программы – Первая часть – отношение к войне – вполне приемлема. Вторая часть (т. е. оценка Советов и провозглашение социалистической перспективы текущей революции. –
Но это вовсе не попытка противостоять Ленину по существу выдвинутых им тезисов. Похожую позицию занял и Теодорович.
Итак, вопреки прочно укрепившемуся в исторической литературе мнению, первая реакция большевистских «генералов» на ленинский радикализм вовсе не была ни единой, ни полностью негативной. Многие чувствовали растерянность перед лицом крутых поворотов мысли вождя, но относились к ним с интересом. Подчеркнем еще раз, что даже Сталин, входивший в ядро установившегося во второй половине марта внутрипартийного режима, не встал в прямую оппозицию Ленину, даже в первые дни после его приезда. Выше уже говорилось, что даже в середине марта политические взгляды Сталина несколько отличались от каменевских, что будущий генсек был заметно левее своего товарища по ссылке и по перевороту в «Правде». В этом контексте понятна его промежуточная позиция, в рамках которой он не солидаризировался с Лениным, но и не выступил против него, попросив вождя конкретизировать свою «схему», наполнить ее фактами.