– гипертрофия левого желудочка сердца, ну, и так далее. Лежа в больнице, я не рассчитывал на серьезное восстановление здоровья медицинскими средствами и продолжал заниматься гимнастикой, постепенно увеличивая нагрузки. За двадцатилетний период с начала занятия гимнастикой составленной из индоевропейских принципов, я пропустил всего лишь несколько дней. И сейчас продолжаю делать это по паре часов ежедневно. Это, конечно, помогает, но не так, как бы хотелось. Тело подчинено законам времени, а они не обращаются вспять и уж тем более не лечатся микстурой.
Выписавшись из больницы, я продолжил работу на стрелковом стенде и попытался продвинуть вопрос о создании на Финском общественного самоуправления. За это время Устав прошел регистрацию, а мой заместитель, пользуясь мандатом председателя, вырубил вдоль дренажных коллекторов более двухсот сорокалетних тополей и берез, и продал их без лишнего шума. Таким образом, берега каналов лишились естественной корневой защиты, а погреба, и без того страдавшие каждую весну, стали подтопляться еще сильнее. Это безобразие администрация проигнорировала и готова была на продолжение сотрудничества с моим заместителем. Но тут появился законно избранный председатель, живой, но совершенно не подходящий для целей местной администрации. Пользуясь тем, что закон о ТОС еще не был утвержден областным законодательным собранием, идею о территориальном самоуправлении похоронили окончательно. Если бы существовала перспектива судебной защиты интересов жителей Финского поселка, то можно было бы попытаться отстоять свои права, но… "А судьи кто?"
Между тем "дела сердечные" если не ухудшались, то, по крайней мере, топтались на месте. Во время зимних перепадов температур и атмосферного давления, я испытывал влияние этих воздействий.
Находиться одному в трех километрах от жилья, пусть даже в неплохих условиях, было не особенно приятно. Пенсию мне, как работающему, платили в сильно урезанном виде; получалось, что если я оставлю стрелковый стенд, мое денежное содержание изменится всего лишь на десять-пятнадцать рублей. Я решил воплотить свою давнюю мечту о полной автономии, окончательно вышел на пенсию и уволился с работы.
У меня всю жизнь имелась склонность вбирать в себя как паук паутину, удерживающие меня в контакте с миром связи. Я потихоньку уходил оттуда, где чувствовал неуютно и не имел возможности что-то изменить. Трескучие собутыльники или собеседники входили в мой мир так же, как это происходит у всех – в силу жизненных или житейских обстоятельств. Но, как я уже говорил, одиночка, которую я покинул в
Саранске, вовсе не покидала меня. Во внешнем мире сохранилось только два друга, которым можно было довериться не опасаясь, что они не поймут и не разделят моего взгляда на мир. Да и они порядком поизносились и устали от жизни. Проблемы, коснувшиеся сознания и тела делали утомительным всякое усилие. Мы встречались довольно редко. Моим миром стала в основном семья и то большое пространство, которое врывалось через узкое окно телевизионного экрана. И еще со мной оставалась неизбывная боль, расплескавшаяся по всей территории моей большой Родины. В этих условиях продолжало работу сознание, вместе с телом постигая опыт присутствия в России. Жизнь продолжалась.
– Видишь ли, – вмешался Йорик, и в его интонациях звучали поучительные нотки, – что хорошо, так это то, что наше сознание работает не за зарплату, Оно реагирует, едва лишь взор упадет на какое-то обстоятельство. Не являешься исключением и ты, в противном случае чего бы я тут делал. Твое "вбирание" нитей связи, вовсе не означает, что ты вошел в матасаматхи. С точки зрения гражданского самосознания ты еще вполне исправный гражданин.
Тут Йорик как всегда был прав. Мое религиозное мироощущение не исключало активной жизненной позиции. Правда, эта позиция носила скорее теоретический, чем практический характер. В практическом плане мне противостоял монстр, который назывался российским обществом, с его многочисленными атомами конкретных людей и поступков. В массе своей они подчинялись правилам системы, я знал, что ничего не могу изменить в их поведении сейчас, но верю, что время вплетает созданные мной идеи в ткань грядущих событий, и что нет человеческих усилий, которые бесследно пропадают в мироздании.
И что бы ни происходило в мире, мы видим это своими глазами, являемся свидетелями происходящего, В наш мир стучат новые угрозы, они требуют нового осмысления, и я пытаюсь понять, что произошло в апокалипсической картине разрушенных "близнецов" на Манхетане. Там, на обломках торгового центра в мир проникает всепоглощающая
НЕНАВИСТЬ. Люди забыли и не хотят понять, что слова Библии, произнесенные тысячи лет назад, по прежнему обращены к нам: "Я взыщу и вашу кровь, в которой жизнь ваша, взыщу ее от всякого зверя, взыщу также душу человека от руки человека, от руки брата его. Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божью". (Ветхий Завет, Бытие, 9. 5-6.)