Ученые российские знали допромышленное производство (и ремесленное). Технические достижения древних и средневековых ремесленников исключительно высоки даже по современным критериям. В них поражает соединение технологических, функциональных и эстетических качеств изделий, машин, архитектурных сооружений.
Все это основано не на смекалке и «сноровке», не на «секретах древних», носящих сакрально-мистический характер, а на огромном систематическом запасе знания, которым владели большие сообщества мастеров, учителей, контролеров. Очень многие технологические приемы и операции древних ремесленников сегодня не могут быть воспроизведены, - утрачены секреты и рецепты.
А историки науки отмечают глубинную связь литературного метода Достоевского с методологией науки, причем постклассической. Как говорят, эта картина мира покоится на «физике бытия». Иная картина мира стала складываться в XX в., в ней были учтены те «аномалии», которые исключались из механической картины -необратимости, нелинейности, флуктуации и цепные процессы, самоорганизация. Это - «физика становления». Главный ее интерес направлен на процессы перехода, изменения, катастроф. В художественном творчестве Достоевский был провозвестником этой новой картины мира.
Историки говорят, что Достоевский осуществил синтез научного и художественного методов. Более того, художественные экспериментальные модели Достоевского обладают вполне научной строгостью, так что И.П. Павлов сказал: «Его слово, его ощущения - факт». Действительно, отложившиеся в литературе слова и ощущения - важная часть реальности общества, и создание этой реальности сопряжено с порождением и движением особого знания.
У Достоевского этот синтез выражен необычайно ярко, «модельно», но он присутствует и в творчестве многих других писателей и поэтов, во множестве вариаций. Методология мысленного эксперимента была, можно сказать, выработана в ходе становления литературы, порожденной книгопечатанием . Эта литература привела к возникновению нового типа чтения как диалога читателя с текстом, и в процессе этого диалога воображение строило пространство мысленного эксперимента.
Эйнштейн сказал по этому поводу: «Воображение важнее знания, ибо знание ограничено, воображение же охватывает все на свете, стимулирует прогресс... Строго говоря, воображение - это реальный фактор в научном исследовании».
Академик В. А. Легасов, изучавший причины чернобыльской катастрофы и указывавший на ее прямую связь с дестабилизацией «культурного ядра» общества в ходе начавшейся перестройки, писал: «Та техника, которой наш народ гордится, которая финишировала полетом Гагарина, была создана людьми, стоявшими на плечах Толстого и Достоевского... Они выражали свою мораль в технике. Относились к создаваемой и эксплуатируемой технике так, как их учили относиться ко всему в жизни Пушкин, Толстой, Чехов». Эйнштейн говорил: «Достоевский дает мне больше, чем любой научный мыслитель, больше, чем Гаусс!».
Но мы должны понять людей Запада. Есть там такая формула: «Война - душа Запада». Она фундаментальна, выражается во множестве проявлений.
Вот записки Конрода Лоренца. От многих немцев (в том числе из «противника») я слышал, что их как раз удивляло отсутствие у русских этнической ненависти к немцам. Удивляло, насколько быстро они отходили после боя и начинали ободрять пленных и угощать их сигаретами.
Да вот маленький эпизод: рассказ видного антрополога, лауреата Нобелевской премии Конрада Лоренца, в изложении его английского биографа А. Нисбетта, о том, как он попал в плен под Витебском в июне 1944 года. Он брел ночью, стараясь выйти из окружения и ориентируясь по направлению огня советских войск. После того, что он видел в Белоруссии, попадать в плен к русским ему не хотелось. Показалась траншея, откуда стреляли по русским. Значит, там немцы. Биограф пишет:
«... Он побежал к ней, крича: “Nicht schissen! Deutscher Soldat!”, и люди в траншее прекратили огонь. Глубоко вздохнул и подбежал к траншее - и тут увидел, что на солдатах, которые его приветствовали, советские каски. Русские стреляли друг в друга. Опять бросился бежать, пуля ударила ему в левое плечо. В конце концов оказался на пшеничном поле и, не выдержав напряжения, заснул. Разбудили его советские солдаты, которые кричали: “Komm heraus, Kamerad!” (“Выходи, приятель”). “Со мной обошлись очень хорошо”, - вспоминает Лоренц. Один из солдат, который был в последней траншее, узнал его и объяснил, что произошло: русские сделали бросок, чтобы не дать немцам просочиться из окружения, и концы клещей сомкнулись так быстро, что люди не разобрались и начали стрелять друг в друга...
В лагере для военнопленных советские не проявили враждебности к Конраду. Позже он слышал ужасающие рассказы о некоторых американских и особенно французских лагерях, в то время как в Советском Союзе не было никакого садизма. Лоренц никогда не чувствовал себя жертвой преследования и не было никаких признаков враждебности со стороны охранников».