Опыт СССР. Проект мирового масштаба

Вот как директор холдинга, в который превращен колхоз кубанской станицы, объяснял перспективу реформы бывшим колхозникам: «Будет прусский путь! А вы знаете, что такое прусский путь?... Да это очень просто: это я буду помещиком, а вы все будете мои холопы!..».

А социологу он объяснял так: «На всех землях нашего АО (все земли составляют примерно 12800 га) в конце концов останется только несколько хозяев. У каждого такого хозяина будет примерно полторы тысячи га земли в частной собственности. Государство и местные чиновники должны обеспечить нам возникновение, сохранность и неприкосновенность нашего порядка, чтобы какие-нибудь ... не затеяли все по-своему. ... Конечно, то, что мы делаем - скупаем у них пай кубанского чернозема в 4,5 гектара за две ($70) и даже за три тысячи рублей ($100), нечестно. Это мы за бесценок скупаем. Но ведь они не понимают. Порядок нам нужен - наш порядок».

Социологи указывали на связь «роста ксенофобий» в период «травматической трансформации» общества с разрастающимся комплексом социальных обид. Недоверие обществу компенсируется преданностью «своим», что нередко сопровождается ксенофобиями и враждебностью к «чужакам».

Вот вывод: «В масс-медиа доминирует “язык вражды”. Массированную пропаганду нетерпимости, агрессивности и ксенофобии, осуществляемую СМИ, назвали фактором проявления нетерпимости в России 40,9 % опрошенных в пяти городах России».

Перед нами возникли необычные представления -мировоззренческих синтезов, систем ценностей, отношений с разными социокультурными группами. Большинство отрицало возникающую систему капитализма нового типа, это большинство страдает ностальгией по утраченной прошлой жизни, но не видит пути, который выведет к созданию нового достойного жизнеустройства.

И некоторые общности получили на свою шею тяжелую ношу. Вот фрагмент фундаментального доклада: «Половина населения не испытывает к бедным ни сочувствия, ни жалости, ни, тем более, уважения. Более трети наших сограждан вообще не выделяют бедных как особую категорию, заслуживающих какого-то специального отношения, и выстраивают свои отношения с ними лишь на индивидуальной основе, по впечатлению от конкретного человека. Еще 7 % к ним откровенно безразличны. И хотя остро негативно (с презрением, подозрением или неприязнью) к ним относятся совсем немногие (3 %), такое “индифферентное” отношение к бедным заметно отличается от существовавшего в российской культуре ранее.

Особенно индифферентно относятся к ним те, кто не имеет бедных в своём ближайшем окружении. Таковых в общем массиве оказалось почти половина респондентов... Одновременно с тенденцией снижения частоты общения представителей небедных с представителями бедных слоев населения в российском обществе шло постепенное, но чётко прослеживающееся ухудшение отношения к бедным. Так, за последние 10 лет среди россиян резко (более чем в полтора раза) сократилось число относящихся к бедным с сочувствием и резко (тоже более чем в полтора раза) увеличилась доля тех, кто относится к ним не лучше и не хуже, чем ко всем остальным. Почти втрое выросла за этот период и доля тех, кто относится к ним безразлично».

Произошла деформация общества гораздо более тяжелая, нежели обеднение - исключение из общества большой части населения. Как пишут, «наряду с крайней бедностью возникает межпоколенческая преемственность нужды». Особенно тяжелую травму нанесла стигматизация бедных -«наложение клейма». Следствие этой травмы - бум «компенсаторного потребления» последнего десятилетия. Итак, в ходе «перестройки» произошел не только распад систем солидарности, а даже возникла латентная «холодная» борьба. Но сейчас мы видим уже настоящие войны в бывших советских республиках, а Запад и его сателлиты подрывают многие страны в форме «бархатных» или «ненасильственных революций».

Социолог культуры Л.Г. Ионин пишет уже в 1995 г.: «Гибель советской моностилистической культуры привела к распаду формировавшегося десятилетиями образа мира, что не могло не повлечь за собой массовую дезориентацию, утрату идентификаций на индивидуальном и групповом уровне, а также на уровне общества в целом...

Болезненнее всего гибель советской культуры должна была сказаться на наиболее активной части общества, ориентированной на успех в рамках сложившихся институтов, то есть на успех, сопровождающийся общественным признанием. Такого рода успешные биографии в любом обществе являют собой культурные образцы и служат средством культурной и социальной интеграции. И наоборот, разрушение таких биографий ведет к прогрессирующей дезинтеграции общества и массовой деидентификации.

Наименее страдают в этой ситуации либо индивиды с низким уровнем притязаний, либо авантюристы, не обладающие устойчивой долговременной мотивацией... Авантюрист как социальный тип - фигура, характерная и для России настоящего времени».