Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.

Перед самим собой доктор оправдывался тем, что Стремнин проявил своеволие, проигнорировав прямое его указание не заниматься автоматизацией взлёта. На самом же деле доктор Опойков с некоторых пор ощущал в себе неприязнь к подобным Стремнину «молодым, смазливым фантазёрам, вечно обуреваемым идеями и не дающим никому вокруг покоя».

Большой сибирский город встретил Сергея Стремнина устойчивым антициклоном, весёлым застольем друзей по школе лётчиков-испытателей и радостным ощущением от сознания, что ему доверили интереснейшие и важные лётные испытания головного серийного самолёта. Поэтому неудивительно, что, оказавшись наконец в уютном номере гостиницы, Сергей все торопил и торопил сон, чтобы поскорей проснуться и обнаружить за окном отличную лётную погоду.

Примчавшись спозаранку на завод, он принялся изучать программу испытаний, потом детально ознакомился с состоянием самолёта, с тарировками контрольно-записывающей аппаратуры, попутно присматривался к товарищам по испытательной бригаде. Он даже надеялся к вечеру сделать контрольный полет, но тут обнаружилось, что директор не может подписать приказ о начале испытаний из-за задержки одного из заключений, давно отправленного на согласование в институт, в лабораторию доктора Опойкова.

«И тут опять он!» — подосадовал Сергей.

Вспомнился разговор с доктором перед отъездом.

— Вы милейший человек, Сергей Афанасьевич… — проговорил шеф, улыбаясь, и запнулся: «Сказать?.. Не сказать?» И решился все же: — … Вот только если бы вы не изобретали…

Сказал и, взглянув в глаза Стремнину, словно бы спохватился. Со смущённой улыбочкой, даже чуть деланно-испуганной, добавил:

— Представляю, как вы теперь раскритикуете меня за эти слова на ближайшем партактиве!

Сергею стало не по себе.

— Виктор Никанорович!.. Вы обезоруживаете меня. А надо бы в назидание другим об этом разговоре и рассказать. Но ведь вы, поди, и отречётесь от только что сказанного.

— Конечно. Отрекусь хотя бы потому, что вы не поняли шутки. — Глаза его стали надменны и жёстки: — Вы, однако, человек опасный, Сергей Афанасьевич, с вами надо быть начеку! — и уже с мастерски сыгранным добродушием рассмеялся. — Да полноте дуться…

Вот тут Сергей и понял вполне, что, спроваживая его сюда, в Сибирь, доктор хотел отвести «изобретателя» от дальнейшей работы по автоматизации взлётов и посадок: мол, знай своё место!.. Если ты лётчик-испытатель — то и летай на здоровье… А уж генераторами идей позволь быть нам.

— Господи! — вздохнул Сергей. — И за что только так не любят изобретателей?! Причём во все времена и на всех континентах!

* * *

Никто из молодых специалистов не знал, где, когда и на какую тему Опойков защищал докторскую и защищал ли вообще, или удостоен был звания по совокупности работ, проведённых когда-то под его общим руководством.

Поговаривали в институте, что в последние годы увлечения доктора не выходили за рамки субботних и воскресных «пулек по маленькой» при наличии закусочки и небольшого графинчика. Впрочем, и это его увлечение было скорее привычкой, ибо игрывали в преферанс постоянной компанией, именуя себя «профессионалами», лишь мечтая, что когда-нибудь подсядет к ним «салага-новичок» и они смогут его как следует «процедить», а так расходились по домам, ничего существенного не выиграв и, разумеется, не проиграв.

Препровождению времени у «ящика» за хоккеем Опойков предпочитал дремоту в кресле. Но что любил — так это поездки на подлёдный лов и постоянно держал фанерный сундучок наготове, имея в нём набор необходимых снастей и хитроумных перок.

Но и к этому он со временем почти остыл. На рыбалку ездил по-прежнему, но подлёдному лову предпочитал ужин с коллегами в крестьянской избе за большой выскобленной до белизны столетней, в томительной теплыни русской печи, откуда баба Нюра извлекала чугун пахучей рассыпчатой картошки в «мундире». В этом почти сказочном состоянии раскрепощенности, с ощущением, что никуда не нужно спешить, что ничего заранее заготовленного в мыслях не надо говорить, что можно просто расстегнуть ворот рубахи, снять с себя все городские причиндалы, слушать завывание вьюги за оконцами и до боли в сердце ощущать себя почти тем, чем был когда-то — обыкновенным маленьким крестьянским сыночком…