Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.

Надя шутливо надула губы, но Жос, глядя с нежностью, поцеловал её. Надя смутилась и, чтобы скрыть это состояние, заговорила об Этьенне Фальконе, о том, что немолодым уже, пятидесятилетним, скульптор покинул свою родину — Францию, чтобы почти весь остаток жизни посвятить России и создать во имя её славы и величия своё главное творение. И тут Тамарин высказал мысль о значении благоприятного случая даже для очень большого таланта — ведь не вспомни Дени Дидро при разговоре с русской императрицей о Фальконе, не порекомендуй его, известного лишь своими аллегорическими изящными скульптурами и моделями для севрского фарфора, и не было бы «Медного всадника»…

Надя заметила, что и обыкновенному человеку, не только гению, в его труде нужна поддержка, вовремя сказанное доброе слово. Она вдруг спросила:

— Милый Жос, а помнишь амура работы Фальконе? С каким наслаждением мы разглядывали его в Музее изобразительных искусств! Что за чудо лукавая улыбка и этот пальчик, прижатый к губам! Мол, «милые влюблённые, а я все вижу!..».

Он поцеловал её руку.

— Девочка, все наши походы я помню во всех деталях и подробностях, потому что они всегда со мной, здесь, в моём сердце. Амур Фальконе в самом деле бесподобен. По свечению мрамора в улыбке — это просто чудо! Ещё более известны его шедевры — «Купальщица», «Пигмалион»… И я вовсе не хотел сказать, что Фальконе приехал в Россию малоизвестным скульптором — он был знаменит. И всё же главное творение его жизни — вот оно, перед нами!.. Мы опять остановились с тобой и не можем оторвать от него глаз. А сколько перед ним стоял зачарованно Пушкин, и «властелин судьбы» будоражил вновь и вновь воображение поэта!

Надя воодушевилась:

— Наши мысли на одной волне!.. Представь, я только что подумала о Пушкине… Скрестя на груди руки, он смотрит на Петра, и губы его чуть слышно шепчут:

Какая дума на челе!
Какая сила в нём сокрыта!
А в сём коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?

В мире множество конных монументов, но есть ли равный «Медному всаднику»?.. Вот он, разгорячённый конь, весь ещё в движении, перебирает в воздухе копытами, в стихийном порыве готов ринуться со скалы, но ему противостоит сильная воля мудрого человека, смело глядящего вперёд!.. Мне плакать хочется от радости, что все это я вижу!

— Прелесть ты моя! — Жос умилённо покачал головой. — Но каково?! Ведь и я, выходит, парень не промах! Влюбился в такую девушку!

Он обхватил Надю и закрутился с нею в порыве нахлынувшего восторга, не обращая внимания на публику. Один, два, три оборота… И вскрикнул:

— Мы вошли в штопор!.. Самолёт не выходит!

— Вывожу! — расхохоталась она. — С помощью ракеты: с вас, милый Жос, штраф!.. Уговор дороже денег!

Тамарин остановился в изумлении, все ещё обнимая Надю, и тут же, чуть не задохнувшись от смеха, почувствовал на себе взгляды прохожих. Надя потянула его за руку, и они, смеясь, побежали.

* * *

Они весело шагали вдоль Адмиралтейства к Невскому проспекту. Прикрывая ладонью глаза, Надя вглядывалась в трехмачтовый кораблик, парящий на высоте золочёного шпиля. Жос вспомнил о том, что знал он о строительстве по проекту самого Петра знаменитой верфи: что в тот день, когда начата была постройка — 5 ноября 1704 года — Пётр записал: «Заложили Адмиралтейский дом, и были в остерии, и веселились, длина 200 сажен, ширина 100 сажен», о том, что здание сперва состоялось деревянное, и были здесь верфи, на которых в петровские времена построено более двухсот шестидесяти пушечных кораблей, в силу чего русские моряки и одержали историческую победу при Гангуте в июле 1714 года…

Надя, с интересом слушавшая, тут взглянула на него:

— Господи, какую ж ты бездну всего этого помнишь!

— Понимаешь, Надюша, я в детстве хотел быть моряком, и все, что касалось кораблей, морских сражений и истории русского военного флота, выискивал в библиотеках и с жадностью читал… Вот почему и могу сказать тебе, что последующая перестройка Адмиралтейства выполнена Иваном Коробовым, а позже, в первой половине девятнадцатого века, Андрианом Захаровым. С тех пор здание и приобрело окончательный вид.

Надя с воодушевлением продекламировала:

…Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла…

Остановились против арки у фонтана, и девушка спросила:

— А кто эти античные воины по углам крыши первого яруса?

— Постой-ка… Один из них — Александр Македонский, другой Пирр… А больше что-то и не припомню.

— Пирр?! — взглянула с улыбкой Надя. — Тот самый?

— Угу, — кивнул Жос с видом, будто речь шла об общем знакомом, — но пиррову победу он одержал позже, до этого он куда успешней бивал римлян… А было это все, если не ошибаюсь, без малого лет за триста до нашего летосчисления.