Опыты

А надо сказать, что Иван Тимофеевич имел обыкновение в любую погоду к середине рабочего дня засыпать в пьяном виде во дворе, непосредственно под окном начальника мастерской. И хотя я не раз из дружеских чувств предлагал ему выбрать другое место для отдыха, Иван Тимофеевич оставался верен своей предосудительной привычке. И вот как-то раз начальнику мастерской (который, замечу в скобках, в немалой степени и сам был привержен Бахусу) случилось быть не в духе и он, в очередной раз увидев у себя под окном спящего Ивана Тимофеевича, лишил его месячной премии на 10 %.

И когда я на следующий день (а это была, как на грех, среда) пришел на работу, Иван Тимофеевич, пребывая, как всегда с утра в состоянии, пограничном между глубокой прострацией и клинической смертью, встретил меня в дверях раздевалки и, сомнамбулически улыбаясь, поведал о том, чему он подвергся Я же, совершенно не приняв это сообщение близко к сердцу, поскольку считал, что рано или поздно это должно было произойти, мимоходом бросил: «Ты этого хотел, Жорж Данден!» — и пошел к своему шкафчику. После этих моих слов Иван Тимофеевич сначала подошел к упомянутому приказу и долго его читал, недоуменно качая головой. Потом он остановил одного из своих коллег, спросил, какой сегодня день, и, услыхав, что среда, все так же сомнамбулически улыбаясь, сказал ему: «Марк сегодня совсем плохой пришел. Ругаться начал. Я ему говорю: меня премии на 10 % лишили, а он говорит: ты сам этого хотел, штопаный гандон!»

Я надеюсь, читатель великодушно извинит меня за эти грубые слова, но, к сожалению, без их буквального воспроизведения вся история теряла смысл Впрочем, что касается непосредственно существительного, то им (правда, в несколько иной, более близкой к французскому оригиналу транскрипции и, разумеется, без цинического эпитета) в личных письмах не брезговал пользоваться даже такой деликатный человек, как А.П.Чехов. И если уж речь зашла о нем, то, памятуя его знаменитое высказывание о родственных взаимоотношениях между размерами художественного произведения и степенью одаренности его автора, самое время подумать о том, чтобы помаленьку закругляться, благо в своем повествовании я не связывал себя никакими сюжетными и композиционными узами и поэтому могу поставить точку в любой момент, который представится мне удобным. И хотя читателю, возможно, покажется, что многие из моих рассуждений нуждаются в более подробной теоретической мотивации и в более развернутых иллюстрациях примерами из жизни, по моему мнению, этот момент уже настал.

Больничные арабески

Как правило, люди по вполне понятным причинам не любят болеть и уж тем более лежать в больнице. Между тем как я, исходя из своего глубоко выстраданного личного опыта, могу со всей ответственностью заявить, что в этом деле (я говорю сейчас именно о лежании в больнице, а не о болезнях самих по себе, хотя и они, безусловно, представляют собой явление настолько сложное и неоднозначное, что для серьезного разговора о нем необходимо специальное исследование), помимо целого ряда общеизвестных и многократно описанных отрицательных моментов, присутствуют и весьма существенные положительные стороны, каковых на моей памяти еще не касалось перо доброжелательного наблюдателя и вдумчивого мемуариста.

Ну, во-первых, если говорить о сугубо утилитарных вещах — это, конечно, надежный кров над головой и какой-никакой бесплатный четырехразовый харч, что, согласитесь, совсем не последнее дело при отсутствии таковых вне гостеприимных больничных стен. А если вы вдобавок сумеете перед тем, как (по возможности надолго) лечь в больницу, еще и устроиться куда-нибудь на работу, то после двух-трех месяцев нахождения на полном пансионе вас будет ждать впридачу и довольно приличная сумма по бюллетеню. И, поверьте, она окажется вовсе не лишней, поскольку одним из существенных положительных аспектов пребывания в больнице является то, что по выходе из нее вкус к радостям жизни обостряется необычайно.

Хотя, конечно, нельзя сказать, что лежащие в больнице были бы этих радостей совершенно лишены. Напротив — что может быть лучше сосредоточенной и самозабвенной партии в «козла» вдали от всех мирских сует и треволнений? А неспешные вечерние чаепития с домашними деликатесами, когда за кружкой крепко заваренной «индюшки» подвергаются взыскательному анализу практически все составляющие человеческого бытия? А ежедневное и ежечасное артистическое сквернословие и порождаемое им высокое чувство мужского братства? А наконец, возможность отоспаться за всю предыдущую жизнь и еще на несколько месяцев вперед? И вообще, кто не видел пожилого сердечника, лежащего со спущенными штанами и изысканно флиртующего с молоденькой медсестрой, ставящей ему клизму, тот не видел по-настоящему счастливого человека.